Книга Храм Согласия - Вацлав Михальский

– Мы не будем ждать до завтра. – Решение родилось у Марии мгновенно, знакомый холодок пробежал в груди. – На рассвете я увезу их в Тунизию. А вы готовьте новую партию.

– Мадам Мари, мы с господином Руссо не могли и подумать такое!

– Ну вот, а теперь мы с вами подумаем, – деловито сказала Мария, – выпускайте их.

– Мадам, – Жак замялся, – я не говорил им, что вы русская. И вы пока не говорите.

– Сомневаетесь в ком-то?

– Н-нет. Но знаете, как говорит моя бабушка: “Кто думает о себе, о том думает Бог”. И Марсель, и море – не ваша территория…

– Да, по-русски тоже есть такая пословица: “Береженого Бог бережет”. Я присмотрюсь к ним. Послушаю. А там как карта ляжет. В Тунизии я гарантирую им свободу, безопасность и кусок хлеба.

Пунцовая от любопытства Клодин нетерпеливо переминалась с ноги на ногу на крыльце дома.

– Бонжур, камрад! – приветствовала гостей Мария.

Все четверо кивнули, изобразив на лице подобие улыбок.

– Они чуть-чуть говорят по-французски, – сказал Жак. – Они ко всему готовы, мадам. Но прежде всего к предательству. У них только одно на уме – отдать свою жизнь подороже. Честно сказать, они ни мне не верят, ни господину Руссо. Будьте всегда начеку, мадам.

Оставив предостережения Жака без внимания, Мария сказала ему:

– Не позже, чем за час до рассвета. И привезите теплой одежды – в море пронизывает до костей, а яхта рассчитана на летние прогулки.

Жак уехал. Мария сделала знак Клодин, чтоб та ушла в дом.

– Серж.

– Жан.

– Андре.

– Николя, – по-солдатски выходя из строя, представились гости.

– Мари, – ответила она каждому в отдельности и каждому заглянула в глаза. Лучше бы не заглядывала. В глазах у юношей было столько льдинок, столько звериной настороженности и смертной тоски, что Марии стало не по себе. “Прав Жак. Что у них на уме, кто знает?”

Все четверо были одеты в одинаковые светло-синие робы и обуты в грубые ботинки из свиной кожи – униформа для рабочих магазина и мастерских господина Руссо.

Прежде чем вводить их в дом, Мария прошла туда сама и переговорила с Клодин.

– Они русские. Они бежали из немецкого плена. Сражались в маки. Но ты, Клодин, не говори, что я тоже русская, они немножко понимают по-французски. Ясно? А сейчас я приведу ребят, и мы их покормим.

– Но если быстро, можно только яичницу с ветчиной.

Мария кивнула в знак согласия и пошла пригласить гостей в дом.

Она усадила их ужинать в парадном зале, огромной комнате с высокими, едва ли не четырехметровыми потолками, венецианскими окнами и камином, отделанным африканским малахитом. Стол персон на двадцать под белой скатертью, тяжелые стулья с высокими резными спинками, китайские напольные вазы по углам, большущие легкие тарелки тончайшего фарфора, в которых Клодин подала яичницу с ветчиной, массивные серебряные вилки – все они разглядывали с такой детской непосредственностью и так подробно, что Мария поняла: в таких богатых домах никому из них еще не приходилось бывать.

Они старались есть без жадности, медленно, но это давалось им с трудом.

– Как пахнет это копченое мясо! А какая вкусная яичня, сроду такую не ел!

– Вилки тяжеленные! Такой дать в лоб, и клоуном станешь! Из чего они сделаны?

– Серебряные.

– Это ты брось, Ванек, из серебра деньги делают, а не вилки, я у своего деда видел серебряную монету.

– Смотри, какая красивая ваза в том углу! Первый раз вижу, чтоб вазы на пол ставили. Для чего?

– Для красоты – для чего!

– Много ты понимаешь, Ванек.

– Да уж поболе твоего, Андрюха. Я техникум окончил. А ты в своем колхозе быкам хвосты крутил.

– А за это ты на руднике горбатился, а я у бауэра жил. В дом спать не пускали, в хлеву спал, но там тепло. А потом стало еще теплее, начала ходить ко мне хозяйская дочка, такая, как я, нам по девятнадцать было. Месяц ходила – пролетел, как во сне. А потом хозяин застукал, хотел вилами меня заколоть, а тут она как кинется, как заслонит меня и что-то быстро-быстро как залопочет ему по-ихнему. Ну вилы он опустил. Хотите верьте, хотите нет, она и сбежать мне помогла – эта Магда, сказала: “Иначе мой отец все равно убьет тебя или сдаст на рудник”. Я с нею быстренько стал немецкие слова понимать.

Говорили Андре и Жан, а Серж и Николя не проронили ни слова, только зыркали глазами по сторонам, да и то как бы нехотя, случайно.

– А тетка красивая, – сказал о Марии Андре.

– Ничего, все при ней, – отвечал Жан, – но до наших русских им семь верст и все лесом.

Мария еле сдержала улыбку: “Молодцы мальчуганы, патриоты!”

После раннего ужина она провела их по дому, показала туалеты, объяснила, как ими пользоваться, и полусловами, полужестами дала понять, что оставляет их в доме, а сама будет ждать в саду.

За трапезой Мария старалась не разглядывать гостей, но все-таки не могла не заметить, какие у них одутловатые лица, бескровные губы, как глубоко запали глаза. “По подвалам здоровья не нагуляешь, а тем более раненым. Как-то нехорошо, стыдно не признаваться им, что я русская и понимаю каждое их слово. Стыдно, но что делать? Спасибо, не матерятся. Жак прав: они ни от кого не ждут ничего хорошего и готовы ко всему”.

Когда ребята вышли из дома в сад, Мария усадила их в старой беседке и объяснила на пальцах, что они могут прогуливаться по всему саду, а она отлучится по делам.

– С хромой ногою на такой забор я не взлезу, – услышала она в спину. – Если пошла сдавать, то всем нам капец.

– Не ной, Андрюха, тетка вроде нормальная. Тем более такая яичница перед смертью – радуйся!

– Дурак ты, Ванька, и шутки у тебя дурацкие.

“Мальчишки, совсем мальчишки. Господи, дай мне спасти их!”

Чтобы не ставить Николь перед фактом, Мария поторопилась на кладбище.

Темнело по-южному быстро. Низкие облака надежно скрывали вечернюю зарю, с каждой минутой надвигалась февральская ночь. Дождя пока не было, но, кажется, он собирался, Мария ускорила шаг. Она застала Николь у могилы Шарля, чуть слышно беседующую с мужем. Мария не сочла возможным вслушиваться и сразу окликнула Николь. Николь никак не отреагировала на ее появление. Вместе пошли домой. Молча.

На кладбище Мария не решилась завести нужный ей разговор. А едва они вышли за невысокую каменную ограду, сразу сказала:

– Николь, у нас гости.

– Значит, так, – приостановилась Николь, – я подожду здесь, а ты сходи домой, и чтоб духу их не было!

– Это невозможно!

– Тогда убирайся вместе со своими гостями.