Книга 1968: Исторический роман в эпизодах - Патрик Рамбо

Теодора встала, завернувшись в простыню, и принюхалась:

— Чем это пахнет?

— Козяк, — сказала Грета, устроившаяся среди диванных подушек.

— Что?

— Косячок, — пояснил Родриго, — сигаретка такая, она с Ибицы привезла. Грета от этого балдеет, и слава богу.

— Моку потелиться! — предложила Грета, протягивая свой размякший окурок.

— Ну уж нет! — сказала Тео. — Наркотики — это контрреволюционно и мелкобуржуазно.

— Я в этом ничего не понимаю, — сказал Порталье. — Она говорит, от них становится весело и жизнь видится в розовом свете.

— Но она не розовая, а черная! — возмутилась Тео.

— Красная и черная, — уточнил Родриго.

В парламентском буфете не хватало полдюжины поваров — не смогли добраться до работы, но еду подавали почти как обычно. Может, только обеды по десять франков казались теперь более скудными.

Это заметил депутат от компартии, который каждый день в одно и то же время обедал за одним и тем же столиком у окна, не взирая ни на какие забастовки. Он подозвал к себе Мариуса, метрдотеля, и громогласно возмутился, указывая на свою тарелку:

— А где жареная картошка?

— Картошка? Вы ее заказывали? — Он взглянул на запись в блокноте. — Нет, не вижу…

— Но это входит в меню!

— Вы заказывали жареную камбалу…

— Конечно! Но где же жареная картошка!?

Эта история быстро распространилась от столика к столику, развеселила депутатов всех мастей и донеслась даже до народных избранников Жюрио и Тевено-на, которые сидели в дальнем зале, где любили собираться голлисты. Они обсуждали утренние газеты. «Фигаро» была суха и назидательна: «Какой суровый урок власти, до сих пор косневшей в самодовольстве». «Вашингтон пост» утверждала, что деголлевскому мифу пришел конец. «Нью-Йорк тайме» самым важным считала спонтанный характер забастовок, и это вывело из себя Тевенона: ««Спонтанно возникшее движение», «неуправляемое поколение», и что дальше! Эти американцы ничего не смыслят в наших делах!» В Будапеште, как и в Белграде, предполагали, что к власти

придет левое правительство, лондонская «Дейли телеграф» выражала беспокойство по этому поводу. «Еще ничего не решено», — подумали оба депутата, наконец принимаясь за свои антрекоты. Скоро выступит премьер-министр, он найдет нужные слова, чтобы убедить большинство проголосовать против вотума недоверия, и правительство сможет и дальше заниматься своим делом.

В начале послеобеденного заседания Жорж Помпиду, как и предполагалось, поднялся на трибуну под дружные аплодисменты своих сторонников. Стиль его речи был одновременно сдержан и торжественен, он с ностальгией принялся вспоминать, как экономическая ситуация в стране становилась все лучше и лучше, пока не разразились досадные события, спровоцированные кучкой нантерских студентов. И все-таки безработица падает, налицо экономический подъем, правительство видит свою первостепенную задачу в трудоустройстве молодежи… Хотя, конечно, есть у нас и проблемы: крестьяне в штыки воспринимают решения, касающиеся Общего рынка, бретонские фермеры и лотарингские рабочие охвачены тревогой, но ни в коем случае нельзя выбирать между авантюрными прожектами и беспорядком: от первых следует отказаться, второй — пресечь. Нужно избегать прямых столкновений, вести переговоры со всеми созидательно настроенными силами. Затем премьер-министр подробно остановился на срочных мерах по уборке улиц, снабжению магазинов и банков. Ему виделись положительные тенденции в настроениях людей:

— Здесь и там граждане противятся диктатуре. Вчера на крупном заводе в предместье Парижа подавляющее большинство рабочих проголосовало против забастовки.

— Что это за завод? — закричали федералы и коммунисты.

— Вы должны быть в курсе, а если вы не владеете информацией, то не мне вам ее давать (шум в зале). Этот завод, на котором подавляющее большинство высказалось против забастовки, начнет работать (снова шум, на этот раз еще громче и дольше). В Мю-лузе вчера голосовали на нескольких заводах. Везде, где голосование было тайным, забастовка не прошла. На севере рабочие хотели начать работу…

— Все идет прекрасно! — с издевкой выкрикнул кто-то из федералов.

— Все пойдет гораздо лучше, чем вы думаете, — парировал премьер-министр, — и, прежде всего, гораздо лучше, чем вам бы того хотелось.

Последовало множество речей, одни говорили одно, другие — другое, потом началось поименное голосование, и вот спикер парламента господин Шабан-Дельма провозгласил своим визгливым голосом, что большинство, необходимое для объявления вотума недоверия, не было набрано. Не хватало одиннадцати голосов, так что правительство оставалось у власти.

Настоящий вотум недоверия правительству был объявлен в это время в Латинском квартале. Министр внутренних дел своим неловким ходом спровоцировал студентов, запретив Кон-Бендиту въезд на французскую территорию. Утренние слухи подтвердились: из Амстердама этому возмутителю спокойствия посоветовали отправиться к себе во Франкфурт, а не в Париж. Все увидели здесь провокацию. Что бы случилось, вернись Кон-Бендит в Париж? Да ничего особенного, он уже подорвал свой авторитет, строя из себя знаменитость. Но теперь, получив такой удар от правительства, студенческие профсоюзы листовками и плакатами срочно созывали молодежь на демонстрацию. Собралось около шести тысяч человек, они шли по Пале-Бурбон и кричали, выражая солидарность с изгнанником: «Мы все — немецкие евреи!» или «Это только начало, битва продолжается!»

Родриго, Теодора и Порталье шли в первых рядах, держась за руки. Они оставили Грету у бабушки, надеясь, что девица не наделает глупостей и не будет слишком сильно шуметь. А впрочем, какая разница! Друзья словно очнулись от спячки, к ним вернулся былой задор первых дней мая. Ряды полицейских снова перегородили бульвар Сен-Жермен. Лидер Студенческого союза уже улизнул, и председатель профсоюза Гесмар понимал, что расклад не в его пользу: он вел за собой вовсе не армию, мало кто из демонстрантов взял с собой хотя бы каску. Родриго присоединился к делегации, которая отправилась на переговоры с жандармскими офицерами.

— Мы хотим провести митинг здесь, при входе в парламент.

— Я бы вам не советовал, — ответил офицер.

— Дайте нам поговорить с депутатами!

Несколько депутатов из Федерации левых сил, проголосовав за вотум недоверия, вышли посмотреть, в чем дело, и студенты обратились к ним.

— Идите к нам, поговорим! — сказал Родриго.

Ряды жандармов разомкнулись, пропуская депутатов, но сказать им было нечего, а пообещать они и подавно ничего не могли. Разговор, о котором так мечтали студенты, зашел в тупик, и Гесмар, обратившись к своему войску, переминавшемуся с ноги на ногу, объявил в громкоговоритель:

— Возвращаемся в Латинский квартал! Наше место — улицы, университеты и заводы!

— К чертям парламент! — подытожил Родриго.