Книга Дог-бой - Ева Хорнунг

— Майор Белов сутенер. А еще он крышует нищих, торгует детьми… в общем, самая настоящая крыша. Тебе бы с ним поговорить.

Почти все свои монеты Ромочка сменял на красивые билеты метро. Отдыхая в логове, он все время играл с ними, раскладывая их по узорам и давая семье понюхать их.

Вскоре он снова приплелся на станцию с билетами в кармане. Прислушавшись к пассажирам, Ромочка узнал, что у каждой станции есть название. Название ближайшей к логову станции он выучил и запомнил. Ромочка обследовал все станции метро в пределах своей территории и понял, что можно проехать остановку-другую в одну сторону, а обратно возвращаться домой поверху. Постепенно он стал удаляться от логова на две, на три остановки. Белая оставалась его единственной спутницей. Белая была опытная, бывалая собачка. Она привыкла к подземным поездам и тамошним опасностям. Остальные провожали его до входа в метро, но дальше не шли. И даже Черная не выказывала никакого возмущения. Запас Ромочкиных монет быстро истощился. После того как нищие заметили, что, кроме объедков, он начал клянчить и деньги, его жизнь сильно усложнилась.

Во время скитаний по подземной территории он внимательно наблюдал за людьми и прислушивался к ним. Под землей Ромочка понял, для чего нужны деньги. В магазины ему входить нельзя, даже и пытаться не стоит. Но уличные ларьки и киоски в подземных переходах — для всех. Неужели все так просто? Ромочка ужасно удивился: как он раньше не догадывался? Протягиваешь монеты и тычешь пальцем в то, что тебе нужно. Если продавец молчит, жестикулирует или что-то говорит, даешь ему еще одну монету, и все дела.

Ромочка начал покупать в киосках горячую еду — хот-доги, пирожки, булочки с сыром, бублики и шаурму, которую он и собаки в восторге поглощали. Иногда, если он показывал на собак, ему давали и объедки, особенно если он при этом еще что-то покупал за деньги. Правда, его монеты очень быстро заканчивались.

Мамочке нравился новый запах его ладоней, но она терпеть не могла, когда Ромочка уезжал на эскалаторе вниз. Она пыталась склонить Ромочку охотиться на мусорной горе или в лесу, но в последнее время он редко выходил туда. Его влекло к себе метро: красивые галереи, киоски, где продается горячая, жирная, сладкая еда, и вообще заманчивый мир людей.

Мамочка каждый раз провожала его взглядом и следила за каждым его шагом. Она волновалась за Ромочку, но не пыталась ему помешать. Иногда она просто сидела у входа в логово, и Ромочка путал ее с Золотистой — та ведь была бессменным часовым. Мамочкино беспокойство передавалось Ромочке. Он толкал ее, тянул назад, уговаривал вернуться в лежбище. Мамочка задумчиво лизала его и замирала, переключившись на свои мысли. Даже после того, как у нее родились два щенка. Мамочка продолжала беспокоиться. В ту осень Ромочка не пытался сосать ее молоко. Он не выказывал интереса к щенкам. Днями и ночами он пропадал у метро. Возвращался за полночь и часто не приносил в логово никакой добычи.

Осенью светало поздно. В темноте Мамочка вползла в логово, волоча за собой что-то тяжелое. Почуяв незнакомый запах, все забеспокоились, вскинули головы; носы и уши вопросительно обследовали темноту. Мамочка шла неуклюже, медленно; по нарушенному ритму было ясно, что она еле волочит ноги, потому что тащит что-то тяжелое и живое.

Она споткнулась и втащила свою ношу в лежбище. Ромочка так и подскочил. Мамочка принесла не только странный запах. Она тащила за собой — точнее, волокла — плачущего человеческого младенца, прихватывая зубами то кожу на загривке, то одежду.

Глава 3

Ребенок был тяжеловат даже для Мамочки. Ромочка зарычал, не дожидаясь, пока зарычат другие, хотя в темноте он видел хуже всех, да и учуять младенца остальные наверняка успели задолго до него. Мамочка не обратила на него никакого внимания. Она положила младенца в гнездышко и принялась вылизывать ему лицо и руки. Две меньшие сестрички, Золотинка и Пятнашка, кувыркались рядом и тыкались в младенца. Вдруг он расплакался, расхныкался — сначала тоненько, тихо, а потом все громче. Он даже начал захлебываться. Все ощетинились. Даже Ромочка почуял страх, который воцарился в темном логове и поднимался из-под хвостов и шей его братьев и сестер.

Он и сам никак не мог успокоиться. У него мурашки бежали по коже; он весь чесался. Блохи донимали его больше, чем всегда. Он огрызнулся на Черную и отпихнул от себя даже Белую. Потом он отвернулся и страдал до рассвета, гордый и сердитый. От холода он никак не мог уснуть. Его Мамочка в темноте даже не смотрела в его сторону! «Где ты была. Мамочка? — молча спрашивал он ее в темноте. — Что ты наделала, зачем притащила его сюда?» Ромочке наверняка полегчало бы, заметь он, что Мамочка смотрит в его сторону и отвечает ему, но никакой ответ не объяснял ее предательства.

Он слышал, как новый младенец сосет молоко и мяукает. На рассвете он услышал звук — знакомый, но в логове по-прежнему странный: младенческую икоту. Закоченев от холода, Ромочка встал, схватил дубинку и зашагал к свету. Черная, Белая и Серый тут же пошли за ним, и ему полегчало. Они пошли напрашиваться на неприятности. Сегодня, злобно подумал Ромочка, они украдут у кого-нибудь сумки с покупками. Они не разбойничали с прошлой суровой зимы.

Ромочка нарочно не подходил к Мамочке и ее малышу. Мамочка, в свою очередь, делала вид, будто не замечает Ромочку. Он подолгу пропадал на охоте и приносил домой битком набитые пакеты с едой — чаще всего отважно украденной. Держался он гордо и равнодушно. Конечно, думал Ромочка с досадой, самой-то Мамочке охотиться не нужно! Она кормит и себя, и двух щенков, и человечьего детеныша едой, которую добывает он, Ромочка.

Прошло две ночи; он так скучал по Мамочке, что понял: так дальше продолжаться не может. Когда в логово проник рассвет, он прополз на ее сторону гнездышка. Мамочка охраняла двух щенков и мальчика. Увидев Ромочку, она подняла голову и зарычала. Ромочка прилег рядом, руки сунул между ног, опустил глаза и стал ждать. Он знал: рано или поздно Мамочка перестанет рычать и лизнет его.

Попозже Мамочка действительно перестала рычать и вылизала ему лицо и уши. После этого Ромочка осторожно подполз поближе и присмотрелся к младенцу. Он был очень маленький — гораздо меньше Ромочки. Ромочка удивился. Он сам таким крошечным никогда не был. Несмотря на вечный полумрак в логове, он разглядел, что у малыша светлые глазки и круглое личико, светлые волосики и крошечный носик — самый бесполезный нос из всех, какие он видел вблизи. Безволосое, пухленькое тельце младенчика было закутано во что-то теплое, стеганое и пушистое, а сверху на нем был рваный комбинезон, за который его тащила Мамочка. Пахло от младенца неприятно, но любопытно. Очевидно, он как-то по-особому испражнялся, раз его так плотно запечатали в одежду. И все же, подумал Ромочка, придется ему научиться не гадить в гнезде: все воспитанные собаки понимают, что нельзя гадить там, где спишь.

Он снял с младенца комбинезон, чтобы получше разглядеть, что там, под ним. Постепенно он полностью раздел младенца, снимая слой за слоем, а младенец то хныкал, то хихикал и дергал Ромочку за волосы. Ручки у него, несмотря на то что такие маленькие, оказались необычайно цепкими. Мамочка тоже заинтересовалась тем, какая у малыша кожа под одеждой. Ромочка раздевал младенца, а Мамочка тщательно его вылизывала. Как только Ромочка отложил в сторону испачканную одежду, стало ясно: малыш еще не знает, где можно гадить, а где нельзя. Мамочка вылизала его дочиста; Ромочка помогал ей, вытягивая ручки и ножки и подставляя самые грязные места и опрелости. Малыш громко плакал, зато после умывания стал розовенький и красивый. Ни Мамочка, ни Ромочка не обращали никакого внимания на его вопли. Рядом возились щенята; они покусывали пухленькие ручки и ножки малыша. Тот вдруг заплакал громче и засучил ножками. Ромочка придержал его рукой, а щенят отогнал.