Книга Дама в палаццо. Умбрийская сказка - Марлена де Блази

Годовщины заставляют оглядываться в прошлое. Я и оглянулась. Из шести лет, что мы с Фернандо были женаты, три мы прожили в бетонном бункере на самом краю Адриатического моря, еще два — в слегка перестроенной конюшне по соседству с овчарней, на краю средневековой тосканской деревушки, а этот последний год — в умбрийском городке-крепости, в заплесневелом, полуподземном монастырском здании рядом с руинами замка, приспособленного для самоубийц. В ожидании неуловимой бригады, которая восстановит заброшенный бальный зал в средневековом палаццо, расположенном в пятидесяти метрах от самого великолепного в Италии готического собора. Заброшенный бальный зал, в который мы только заглянули из-за дверей. В целом, все к лучшему, решила я, заплетая волосы в две косы, сворачивая их в узел и закрепляя на макушке черепаховыми шпильками. Пусть мы вечно не живем, а «перебиваемся» в ожидании дома, пусть нам все время приходится изворачиваться, как и прежде, когда мы жили в конюшне и ели, что придется, пусть никогда не знаем, куда приведет нас следующий шаг — все равно, все к лучшему. В конце концов, многие ли живут жизнью, которую можно показать солнцу?

Перламутровая пудра на лицо и декольте, оттенок молочного шоколада на веки, розовый металлик на губы. Моя жизнь — в самый раз для цыганки, для бродяги. Для вечной начинающей. И для ее супруга, которого, кажется, увлекли странствия. Я начала. Я оглядывалась на свою жизнь, на прошлые мысли и тревоги. Слышала собственные слова: «Мне, видите ли, казалось, что самое лучшее в том, чтобы переселиться в чужую страну — это возможность снова стать десятилетней. А может быть, впервые. Все свежо и неизведанно. Учиться говорить, думать и мечтать на чужом языке. Наблюдать, как незнакомцы прихлебывают чай, ломают хлеб, относятся друг к другу. Не просто встретиться и разойтись, не странствовать среди местных жителей, а осваиваться. Я знала, что чувствовать себя в мире как дома — это богатство. То богатство, которого мне хотелось».

Я вынула из фланелевого мешка хорошие черные сапоги, до блеска протерла их старой тряпкой, натянула на босу ногу и до колена застегнула молнию. Удобные сапожки. Первая в жизни обувь от Гуччи. Я шагнула в длинную шелковую юбку цвета оловянного расплава, цвета гортензии в нашем саду. Натянула ее на бедра. Хорошо, еще влезаю, хоть и с трудом. Старый черный жакет от Джильи с длинной баской. Все жемчуга, какие у меня имелись. Два ожерелья. Одно — австрийское, из чудесных пресноводных жемчужин на тонкой черной ленточке. Второе — двойное колье. Длинные барочные подвески в уши. Я нашла шаль и посмотрела в зеркало. По-настоящему посмотрела на нее, глядящую на меня. Похожа на грузинскую рабыню в драгоценностях, одолженных у царицы. Не грустновата ли она? Розы она дома не оставит. Она возьмет их с собой, и я тоже взяла.

Выворачивая на юг по автостраде, я продолжала юбилейные размышления, теперь уже вслух, а Фернандо вставлял собственные мысли. Мы по-прежнему не говорили о том, чем славен этот день, а просто убеждали друг друга, что окажись путь к бальному залу на Виа дель Дуомо короче и прямее, на нем не нашлось бы тех даров, которые нам попались на другом. Мы могли так и не познакомиться с Мирандой. А без нее не узнали бы Орфео и Луку. И знаменитой Тильды, которая с недавних пор пополнила вечернюю компанию за ужином у Миранды. А через Тильду мы познакомились с Эдгардо и двумя сестрами, Магдой и Бениаминой. А через Томазину — с крестьянином Неддо, с которым прежде встречались на летнем празднике. Да, правда, говорили мы друг другу, попади мы прямо на Виа дель Дуомо, переезд и устройство отняли бы столько сил, что мы так и не узнали бы этих людей. Ожидание, пришли мы к выводу, почти всегда не отнимает, а дарит время. Непредвиденные сложности свели нас с людьми, которым по душе прошлое, с людьми, которые в каждой мелочи находят благодать. В пучке редисок, в дыне, в сырной корке, в тачке артишоков и старой истории, в собственной песне на собственный мотив.

В тот вечер мы вернулись из Рима в начале десятого, поставили машину за Дуомо и по крутым ступенькам поднялись на пьяццу, где, вместо обычных гуляющих в поисках джелато на закуску после ужина, обнаружили в душных сумерках сотни людей. Толпа была тихой, словно что-то предвкушала. Чего они ждали? Кого? Я услышала бой барабана. Отдаленные удары барабана. И толпа тоже услышала, и со всех сторон раздались радостные крики: «Ессо i tamburini». Матери подхватывали детей на руки, шептали: «Senti, li senti, tesoro? Ecco i tamburini. — Ты слышишь, слышишь, дорогой? Барабаны!» Восемь мальчиков в черных рейтузах — красные шапочки низко надвинуты на лоб, на груди у каждого барабан на ремне — вступили на площадь с Виа дель Дуомо и, поднявшись по ступеням собора, развернулись лицом к народу. Все стихло.

Один из них развернул пергамент и выкрикнул в толпу:

— Завтра чествуем чудо крови, чудо Больстера. Готовьтесь, люди, готовьтесь, скоро праздник. Выспитесь хорошенько и поднимайтесь под звон колоколов. Собирайтесь здесь, на площади, в семь часов. Епископ вас благословит, и начнется шествие верующих. Готовьтесь, popolo, скоро праздник!

Мальчики в черных рейтузах снова забили в барабаны, ритмичная дробь раскатилась по пьяцце и по corso, по Виа дель Дуомо, по всем переулкам и извилистым улочкам городка.

— Готовьтесь, popolo, наступает праздник!

Почти в каждом городке и селении Италии в честь какого-нибудь исторического события — священного или мирского — устраивают ежегодное шествие. Обычно это просто фольклорные парады для развлечения горожан, законный повод для шумихи и показухи, для демонстрации костюмов, которые мастерят из незатейливых материалов, случившихся под рукой. В Орвието не то.

Помимо хранящихся в земле исторических сокровищ, Орвието гордился чудом. Чудом, заверенным Матерью-церковью!

В 1263 году богемский священник, переживавший кризис веры — в частности, в отношении доктрины пресуществления — отправился паломником в Рим. В одно воскресное утро он задержался прочесть обедню на берегу озера Больсена, в нескольких километрах от Орвието. Воздев гостию над алтарным покровом, он увидел, что хлебец кровоточит. Священник доставил покров и рассказ о чуде духовенству Орвието, где пребывал сбежавший от ватиканских неурядиц Урбан IV. Папа принял чудо как спасение своего неспокойного правления — словно сам его совершил. Так начались трехсотлетние перипетии, прерываемые чумой, вражескими нашествиями и, в редкие периоды мира, строительством самого великолепного в Италии готического собора. Возведенный из мрамора и базальта, украшенный золотой мозаикой, он стал памятником свершившемуся чуду. А в течение пяти, или около того, сотен лет, прошедших после завершения строительства, орвиетцев в праздник Тела Господня будил торжественный получасовой звон всех колоколов города.

Затем следовало торжественное шествие, il corteo storiсо — исторический кортеж. В нем участвовали пять сотен человек, и каждый в точной копии средневекового одеяния. На одеяния шла парча, тяжелая от золотых и серебряных нитей. Ее ткали и покрывали вышивкой сотни рук. Здесь были представлены все слои средневекового общества: гильдии ремесленников, городское управление, солдаты и воины с блестящими на солнце мечами, в тугих чулках над сапогами со шпорами, с суровыми лицами, остававшимися непроницаемыми, даже когда мать кричала одетому в дамасскую парчу сынку: «Amore della mamma, та quanto sei bello, любовь своей мамочки, какой же ты красавчик!» Мне сказали, что ее сынок уже восемнадцать лет участвует в процессии, и все же она каждый раз поражалась его виду.