Книга Прекрасное разнообразие - Доминик Смит

— Она наклонилась над моей кроватью, а я сунул руку ей под рубашку. Сначала это было как потрогать лицо — ну, ты знаешь, слепые это часто делают. А потом я сжал их, а она сразу застеснялась.

— Ты маньяк! — сказал я, не очень веря в то, что он рассказывает.

— Я думаю, мне надо выбросить девчонок из головы, — сказал Тоби. — Я уже решил, что так и сделаю.

Мы помолчали.

— А мои родители, наверное, больше не занимаются сексом, — сказал я. — По-моему, маме это дело кажется отвратительным.

— Ну да! Все это делают.

— Не все.

— Если Тереза недавно была в душе, я это чувствую по запаху. Тогда от нее пахнет шиповником, — сказал Тоби.

— Да брось ты врать!

— Я тебе говорю: шампунь с шиповником.

Я привстал и выключил свет.

Вскоре после этого разговора мы подслушали, как Тереза беседует с доктором Гиллманом. По пятницам они проводили сеанс диагностики. Мы отследили, когда и где это обычно происходит, и за десять минут до начала их встречи потихоньку пробрались в кабинет Гиллмана на втором этаже. Там стоял большой стол из красного дерева, заваленный книгами и папками с бумагами, от которых пахло, как в старой церкви. Кабинет Гиллмана был похож на кабинет моего отца — нигде не видно ни малейшей попытки навести порядок. Мы спрятались в большом стенном шкафу, среди старых пальто и пиджаков, — я приметил это место во время наших встреч с Гиллманом.

Наконец вошли Тереза и доктор. Они сели за стол, а потом кто-то из них снял телефонную трубку и набрал номер. Это был междугородний вызов, начинавшийся с 308, — я распознавал кнопки тонального набора по окраске их звуков.

— Будьте добры доктора Шэвима, — произнес Гиллман и через несколько секунд продолжил: — Доброе утро, Шон! Как дела? Ну, что ты припас для нас сегодня?

Я слышал, как скрипит кожаное кресло, в котором сидела Тереза. Гиллман несколько раз сказал «ага», а потом обратился к ней:

— Тереза, поговори, пожалуйста, с миссис Чарнецки. Ей восемьдесят лет, и она жалуется на боль в горле. Ей стало трудно говорить. Анализов еще не делали.

— Хорошо, — ответила Тереза.

Было слышно, как Гиллман прошелся взад-вперед по кабинету.

— Алло! — раздался голос Терезы. — Здравствуйте, как поживаете, мэм?

Наступило молчание. Потом Тереза, по-видимому, прикрыла трубку рукой, потому что обратилась к доктору:

— Она ничего не говорит, только дышит.

— Может быть, нервничает, — предположил Гиллман. — Ты уже можешь что-то сказать про ее горло?

— Миссис Чарнецки? Алло! Да. Кто я? Ну, я просто девушка… В школу? Ну, не то чтобы я хожу в обычную школу… — Тереза вздохнула. — Ага, у вас наверняка чудесная собачка. Нет, у меня нет. Ничего. Моя бабушка живет в доме престарелых в Небраске. Мы с ней иногда пишем друг другу письма.

Тереза продолжала так болтать еще несколько минут. Она описала собаку своей бабушки, гончую по кличке Скаут. Потом рассказала, как холодно бывает зимой в ее родном Чикаго. Попрощавшись, она передала трубку Гиллману, а тот сказал доктору Шэвиму, что скоро перезвонит.

— Ну что, Тереза? Как ты? Что-нибудь поняла? — спросил Гиллман. — Обычно ты хотя бы спрашиваешь, как пациент себя чувствует.

— В данном случае можно не спрашивать, — сказала Тереза. — У нее это не только в горле, но уже и во рту. Выглядит как пятно, сразу за языком.

— И что это? — медленно произнес Гиллман.

— Рак горла.

Я чувствовал, как Тоби, прятавшийся рядом со мной, пытается сдержать дыхание, чтобы не выдать себя. Стоя между пальто и пиджаками, мы прослушали еще несколько подобных телефонных переговоров. Сначала поговорили с пациентом доктора Уинтропа, мужчиной по имени Родни. Гиллман расспросил его, где лучше погода и женщины — в Филадельфии или в Техасе, а потом передал трубку Терезе. Она всегда разговаривала с пациентами бесстрастно, даже когда спрашивала, что у них болит и боятся ли они засыпать, и не проявляла эмоций, когда они принимались жаловаться. Поговорив, она коротко сообщала Гиллману что-нибудь вроде: «У нее опухоль в голове» или «Я вижу черное облачко у него в легком». После этого Гиллман перезванивал доктору и превращал эту информацию в медицинский совет: «Сделайте томографию» или «Рассмотрите возможность пневмонии, немедленно сделайте флюорографию».

Значит, вот чем занималась тут Тереза: выслушивала по телефону больных и определяла опухоли в костях и почках. Откуда же у нее такой дар? Это было похоже на колдовство. Она могла видеть на расстоянии утолщения тканей и тромбы в артериях.

Примерно через час они вышли из кабинета. Я открыл дверцу стенного шкафа, мы незаметно выскользнули в коридор и спустились вниз. Тоби отправился в музыкальную комнату поиграть Бартока, а я пошел смотреть телевизор. Проходя через холл, я увидел, что там вышагивает Гиллман. Он напевал «Мчи меня к Луне» Фрэнка Синатры.

23

Некоторое время Гиллман позволял моей памяти свободно плавать по мелководью, огибая островки телепрограмм, разных справочников и даже газетных объявлений. Я запоминал любые детали, независимо от степени их важности. У меня была страсть к ненужным подробностям. Даже в мои сны проникали разные пустяки. Например, мне снилось, что я мчусь на велосипеде по туннелю Линейного ускорителя или что целую девчонку, лежа в постели моих родителей, — и вдруг возникал какой-то горшок с фуксией, или загорались строчки из «Договора народов»,[45]или появлялась формула химической реакции, в результате которой получалась серная кислота. Братья Сондерсы жили в мире, заполненном цифрами, а ко мне со всех сторон кидались случайные слова — решительные, как наемные убийцы. Наконец Гиллман заявил, что пора развивать контексты и интерпретации.

— Иногда мне хочется просто послушать тишину, — сказал я доктору.

Мы сидели у него в кабинете.

— Какую именно тишину? — спросил он, глядя на меня исподлобья.

— Звук не-памяти.

— Может быть, забывания?

— Не знаю. А в чем разница?

— Забывание — это когда воспоминания сами ускользают от тебя. Не-память — это когда ты их отфильтровываешь.

— Вот оно что!

— Мне кажется, что пора заняться применением твоего дара.

И он рассказал историю некоего человека по фамилии Пуллен,[46]жившего в Эрлсвудском сумасшедшем доме, — одного из первых талантливых аутистов, чье существование документально подтверждается. Это был англичанин, обладавший даром рисовальщика и строителя моделей. В частности, он построил точную модель парохода «Грейт Истерн»,[47]со всеми медными деталями, гребными колесами и прочим. Для этой модели он изготовил несколько тысяч деревянных гвоздиков, которыми снасти крепились к мачтам. Я сразу вспомнил Поупа Нельсона.