Книга Тишина - Питер Хег

— Мы хотели рассказать вам об этом, — объяснила она. — Не так уж часто к нам приходят люди извне, которые сами что-то поняли. Но ничего из этого не получится. Не обижайтесь на меня за это. Но вы — скверная карта. Против вас готовится налоговое дело в Дании. В Испании вас ждет повестка в суд. Ситуация безнадежна. Еще мгновение — и вас не будет.

— Я подам апелляцию, — возразил он. — В суд второй инстанции в Гранаде. Пройдет несколько лет, прежде чем дело дойдет до суда.

— Они обвинят вас в том, что вы пытались дать взятку. Налоговой инспекции Торремолиноса. Дела о коррупции рассматриваются в первую очередь. После громких скандалов девяностых годов. Наши юристы считают, что к лету вы уже получите свой приговор.

Он молчал. Добавить было нечего.

— Безнадежная ситуация, — продолжала она. — И тем не менее не исключено, что можно найти выход. Мы обсудили этот вопрос. Сестры говорят, что они вас знают. У них нет большего желания, чем помочь великому художнику. А что, если какие-то силы внутри Церкви будут ходатайствовать за вас? Если бы мы могли перенести судебный процесс из Гранады в Верховный суд в Мадриде? В Мадриде не принимают решение о сроке заключения. Но там принимают окончательное решение по вопросу о виновности подсудимого. Если бы патриарх из Парижа направил ходатайство о вашем помиловании в Мадрид. У короля есть право помилования. Если бы мы могли предоставить документацию, свидетельствующую о том, что вы отдали значительную часть неуплаченных денег нашим монастырям. Если бы мы ходатайствовали за вас.

Благодарность переполнила его. Навстречу ему от этого совершенно чужого ему человека струилось нечто вроде той христианской любви к ближнему, которой были исполнены кантаты.

Он встал на колени и коснулся лбом ее руки. Возможно, старомодно. Но тому, чья любовь спонтанна, все равно, как все это выглядит со стороны.

— Думаю, мы так и сделаем, — сказала она. — Есть только одно маленькое одолжение, о котором мы вас попросим. Взамен.

Он застыл. Медленно поднялся и, отступив назад, сел на стул.

— В чем дело? — спросила она.

— Да это мои глубинные травмы.

— Мы с сестрами, — продолжала она, — ни от кого не зависим. Но теперь нам понадобилась помощь.

— Любовь никогда не бывает безоговорочной, — заметил он. — Всегда где-нибудь что-нибудь написано петитом.

— Мы волнуемся за детей, — сказала она.

— Год назад, — продолжала она, — исчезла одна из наших послушниц из светского ордена, сестра Лила, она вместе со мной занималась детьми. Ее затащили в машину, завязали ей глаза и увезли. В течение двух дней про нее ничего не было известно. Оказалось, что ее связали и истязали. Били. Расспрашивали о детях. Через два дня ее отвезли на пустырь Амагер Фэллед и бросили там. Она до сих пор не пришла в себя после случившегося. В том, что вы называете отсутствием звучания, скрывается целый ряд талантов. Мы боимся, что кто-нибудь попытается использовать их.

— А полиция? — спросил он.

— Они в курсе дела. Считается, что Приют может подвергнуться террористическому нападению. Это означает, что существует план на случай, если что-нибудь произойдет. И что есть патрульная машина, которая проезжает мимо наших ворот два раза в неделю. Большего они для нас сделать не могут. Их можно понять. Ведь нет никаких конкретных улик.

— Откуда эти дети?

— Из семей, которые связаны со светским орденом в разных частях света, где Восточная церковь имеет давнюю традицию: Иерусалим, Эфиопия, Австралия. Кое-где на Востоке. Франция. Семьи не дают никаких обязательств и не носят никакой особой одежды. Они сами принимают решение, насколько близкой будет их связь с монастырем.

— Что здесь делают дети?

Она выглянула в окно. Словно ждала, что Всевышняя будет ей суфлировать.

— Мы могли бы назвать это тренировочным лагерем, — сказала она. — Своего рода международной воскресной школой. Мы собираем их раз в год. На этот раз все уже закончилось. Мы опасаемся за следующий год.

Он пытался услышать в ней что-нибудь помимо голоса. Вот сейчас голос ее был хриплым, грубым, словно крупный щебень на транспортере в каменоломне. И авторитетным. Это был голос для произнесения окончательных решений, благословений или проклятий. Ему не удавалось услышать, что скрывается за ним.

— Мы представляем собой современный монастырь. Мы вполне готовы ко всяким неожиданностям. Действительно, к самому неожиданному. Но не к такому.

— Вам нужна охрана, — сказал он. — Давайте я найду вам кого-нибудь.

Она обошла вокруг письменного стола, пододвинула к нему стул и села. Она оказалась очень близко от него, ему захотелось отодвинуться. Но сигналы от мозга к мышцам проходили как-то плохо.

— Это незаурядные дети, — сказала она. — Но и преступники — тоже не самые обыкновенные люди. Мы не знаем, что именно нас ждет. Но это будет что-то серьезное.

Ему удалось отодвинуть стул назад.

— Я артист, — сказал он. — Мне нужно думать о своей публике, у меня есть колоссальный долг. У меня контракты на полгода вперед. За границей.

Он не знал, услышала ли она его.

— Мы в Восточной церкви работаем с ролевыми моделями, — сказала она. — Это то, чем являются святые. По образцу Спасителя они были рождены, чтобы бродить среди грешников и разбойников. На Востоке их называют бодхисатвы. Нам здесь как раз нужен свой святой. Что-то вроде подобия святого. Человек, который пойдет на контакт с этими людьми. Кто бы они ни были. И сможет как-то изменить всю эту ситуацию. Стать посредником между нами и официальной властью. Вот что нам нужно.

Он отодвинул стул еще немного назад.

— Вам нужен полицейский стукач, — сказал он. — Я — цирковой артист, много работающий за границей. К тому времени я уже буду в турне на Лазурном берегу.

— Да, но не в том случае, если вы расторгнете невыполненные контракты. Тогда вы будете опозорены. Публично. Вы будете похожи на падшего ангела. И тогда, возможно, эти люди попробуют использовать вас. Кто бы они ни были. Ведь всем известно, что у вас есть подход к детям.

Обстановка была вполне домашней. Словно в «Гольдберг-вариациях». Она говорила так, как будто они были знакомы много лет. Словно она его старшая сестра. Абсолютно искренно.

— Крупные сети варьете в Испании, — продолжал он. — И на Лазурном берегу. Они в этом случае предъявят требования о возмещении убытков.

— На огромную сумму, — согласилась она.

— Меня занесут в черный список, — сказал он.

— Почти во всем мире.

Они посмеялись.

— И тогда я отправляюсь сюда, — сказал он. — Предположим, прошел год. Я убил свою карьеру.

— Это убийство из сострадания. Она все равно уже умирает. Лучшая часть вашей натуры сама ищет чего-то более глубокого.