Книга Дань саламандре - Марина Палей

Арлана была без ума от этого серийного насильника светловолосых, арийского вида, мальчуганов, который в конце концов попадает (не без помощи Эдгара) в законные лапы Интерпола.

Однако эта линия, призванная поддержать аппетит у тех читателей, которые были в свое время зачаты без отрыва от телевизора, – эта линия не является в романе доминантной. Она доминантную линию только имитирует.

И, подобно тому, как за спиной слабовольного, хотя и напыщенного правителя обычно скрывается серый кардинал, или многомудрый и хитрый визирь, или ученый иудей, или пронырливый фаворит венценосной супруги – вообще тот или иной кукловод, – так и в этом романе главенствующей, хотя и словно бы закулисной, являлась совсем иная линия.

Эта линия касалась того, что Эдгар понимает: он прожил жизнь не с тем человеком, за которого принимал Арлану. Его любовница, его любовь имеет двойственный облик Арлетты-Аннабел – облик оборотня, одновременно проживающего, как минимум, две жизни.

И Эдгар убивает это существо.

Но делает он это по-хитрому. Будучи связанным с медициной, обманутый индивид состряпывает сложносоставной яд, основное действие которого направлено на замедление биохимических реакций, протекающих в тканях тела. В том числе в тканях мертвого тела.

То есть: данный яд снижает скорость как синтеза, так и распада.

Яд замедляет течение самого времени.

Труп Арлетты-Аннабел, доставленный к корифеям судебной медицины, выглядит свежим. Ну, насколько свежим может выглядеть труп. Экспертиза устанавливает, что смерть наступила, самое большее, двенадцать часов назад.

Между тем Арлетта-Аннабел отравлена в рождественскую ночь (о чем знает лишь Эдгар), а на момент обнаружения трупа, когда в дело идут запоздалые пробирки и микроскопы Фемиды, на календаре стоит уже третье января.

Но как поживает он сам, страдалец-дантист? В его распоряжении – алмазное десятидневное алиби: длящийся с Рождества визит к заграничному коллеге.

То есть дельце сходит Эдгару с рук. Одного только я не помню – оканчивает ли он суицидом – или продолжает существовать с чувством честно исполненной мести?ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ТАЙНАЯ ЛЕСТНИЦА

Саламандра, или дух огня, живет в разжиженном тонкоматериальном эфире – невидимом огненном элементе природы. Без участия саламандры не может существовать материальный огонь. Без саламандры не горит даже спичка.

В философских книгах эпохи Ренессанса саламандру называют также «вулканической»: это означает, что от нее происходит смешанное существо, именуемое поджигатель, воспламенитель, палей.Глава 1

My Wildest Dream

С того возраста, когда человек, как и всякое животное, осознаёт свое непоправимое одиночество, у меня, тем не менее (а может, именно поэтому), появилась мечта, абсолютно несовместимая с трезвым рассудком. Впрочем, на то она и мечта. Кроме того: чем несовместимей вымысел с так называемым здравомыслием, тем он, разумеется, совершенней.

Кстати сказать, в ряду ошеломляюще заземленных желаний, исполнившихся (или не исполнившихся) у людей всемирно известных, – желаний, о которых мне доводилось читать, – моя мечта, возможно, не выглядит такой уж экстравагантной.

К примеру, возьмем актрису, при жизни сведшую с ума три поколения. Она была парвеню из самых низов – и вот, еще в низах пребывая, буквально грезила наяву, что у нее «когда-нибудь» окажется несметное количество обуви. (Почему-то именно обуви – не одежды.) Эта обувь, аккуратно выстроенная парочками, должна была слиться в одну волшебную линию вдоль длинного-длинного коридора – во дворце или, на худой конец, в замке.

Она этого достигла. Коридор, кстати сказать, длиной своей даже превзошел ее грезы.

Другой мечтатель – бизнесмен, сын состоятельных родителей, – с младых ногтей был пестуем таким образом, что во время трапезы всенепременно обязан был локтями прижимать к туловищу, с каждой стороны, по увесистому тому древнеримских философов (имел значение именно вес фолиантов, а вовсе не их содержание; просто других книг – той же весовой категории – в палаццо не было). Чтобы приучить наследника держать локти прижатыми к туловищу (в процессе филигранного препарирования им двух чахлых травинок, сиротеющих по центру большой, как искусственный пруд, тарелки), его, в случае неудачи, немедленно били по голове, то есть, коль слышался страшный треск рухнувшего на пол увесистого тома – раздавался ответный треск: тем же увесистым томом родители незамедлительно шарахали по башке свое кровное, только что мирно трапезничавшее дитя. (Знали бы стоики и эпикурейцы, авторы фолианта, об этой узко-утилитарной миссии своих дерзновенных мыслей!) Да-да, родители именно что шарахали по башке свое чадо – по той же самой башке, которой он только что изо всех сил пытался с достоинством вкушать земные яства.

Так вот, этот человек мечтал хоть раз – один-единственный раз! – сожрать миску спагетти руками, а лучше – целое корыто спагетти – притом стоя на четвереньках, чавкая, давясь, затискивая клубки длинных, капающих соусом червей в самую глотку, влезая по уши в самую гущу их кишения, хрюкая, как свинья, невозбранно рыгая, как носорог, и выпуская кишечные газы, как вполне половозрелый слон. Пишут, что этот наследник миллионов умер, так ничего своего сокровенного и не изведав. (Эх! Я бы, на месте Криэйтора, позволила ему откинуться именно в процессе этого вожделенно-свинского действа.)

Не решусь утверждать, будто моя мечта была гораздо скромнее грез, имевшихся у вышеозначенных лиц (т. е. представителей иного социального круга). Почему не решусь? Ну, во-первых, оценка мечтаний зависит, конечно, от того, из какой именно точки на эти мечтания посмотреть. Во-вторых, как мы только что убедились, диапазон воспарений VIPs’ового духа не так уж, увы и ах, необозрим. И потому я сознательно не прибавляю, что моя мечта находилась-де «в разумной и трезвой пропорции» (мерзейшие слова) – с чем?.. Ну, допустим, со скромными возможностями инженера, оплачиваемого наравне с дворником.

И вот, следовательно, я этого не скажу. Почему? Потому что это была моя – именно моя мечта. И я не знаю, как конкретно оценить высоту ее планки, красоту полета и угол атаки – по шкалам искрометности, безумства, блистательности, сумасбродства, невозможности, возможности и фонтанирующих чудес.

Итак.

Я мечтала, чтобы когда-нибудь – кто-нибудь помимо меня – открыл мою дверь своим ключом.

Но как это можно было бы осуществить? Я уж не говорю о том – кто же именно это мог бы сделать? То есть где бы я нашла человека, кому бы с радостью вручила дубликат своего ключа? И, кроме того, какую же именно дверь этот человек с ключом мог бы, теоретически, открыть?

У меня не было своей двери. Что касается входной, ведшей в коридор коммунальной квартиры, то на ней, снаружи, была прибита табличка с именами квартиросъемщиков и соответствовавшим каждому квартиросъемщику количеством звонков. Мое имя стояло в этом списке последним. Количество звонков, предназначенных мне, равнялось пяти. Нумерологическое число риска!