Книга Нет кармана у Бога - Григорий Ряжский

Я спросил:

— Кстати, тебе удалось полетать над твоим океаном?

Мальчик покачал головой:

— Нет, папа, не удалось. Думаю, не хватило одной-двух затяжек. Был уже довольно близко, но ты постоянно у меня вырывал папиросу из рук. — Он улыбнулся: — В общем, хочу сказать, что не слишком честно у нас всё на этот раз получилось, не по-родственному. А тебе самому-то удалось вспомнить детство? Что показывали вообще?

Я усмехнулся:

— Да одно говно, если откровенно. Ничего важного. Смешное — было. Ну и подвоилось слегка да в зеркале чего-то там покривлялось, в бабушкином. А так… Не скажу, что оторвался от земли и приятно для себя полетал. И по линии детства — тоже полный ноль. Как и по отрочеству. — Это я так продолжал кривить душой, понимая, что выводить подобный разговор на полный позитив не следует. И потому подытожил обсуждение, соблюдя родительскую строгость:

— Значит так, Джазир Раевский. Разговор наш окончен. Возвращаться к теме я не намерен. У тебя десятый класс, предвыпускной, и это серьёзно, так что давай, наяривай в своём учебном процессе и прекрати помышлять о всяких посторонних вещах. И потусторонних заодно. Мы с тобой однажды договорились, и менять свою позицию я не намерен, нет к тому оснований. Никаких «других разов» не будет. Всё!

Джаз пожал плечами, без видимого разочарования на лице:

— О'кей, пап, как скажешь. Нет так нет. Мне всё равно, если честно, это ж тебе книги твои сочинять надо, а не мне.

Он встал, потянулся, хрустнув позвоночником, и, заметив, что в доме как всегда нет шпрот, пошёл к себе. А место его тут же заняла Ника. И спросила:

— А чем у нас в доме так странно пахнет, не знаешь?

Я, всё ещё думая над тем, что сказал Джаз, отмахнулся:

— Да не бери в голову, милая. Бумагу жёг у себя, распечатанный черновик уничтожил, чтобы с мыслей не сбивал. Рукописи не горят, а черновики — даже очень.

Тут вбежала Гелка, кинулась на колени, начала захлёбываться про зоопарк, и начавшийся разговор пришлось оборвать. Но по глазам Никуськиным понял, что тему она желала бы продолжить. Хотя я же вполне ясно сказал — нет никаких оснований!

Ещё до того, как окончательно миновал первый приятный шок от воздействия на моё отцовское сознание конопляного дыма, я уже понимал, что единственным опытом такое интересное мероприятие вряд ли теперь завершится. Джазу, просветителю моему, внутренне я был весьма благодарен за проявленную инициативу, но продолжать теперь мне хотелось лишь одному. Где там много или мало, сколько чего там и для чего, в этом мне только ещё предстояло разобраться. Без посторонних. В том смысле, что вне присутствия при этом моего единственного наследника по мужской линии. Он своё дело сделал, теперь он свободен. Стоп! Не совсем. Пускай передаст мне сначала ключ от тайной гардеробной, превращённой в ристалище греха. И покажет, как совал в землю само семечко. И как ухаживал. Свет, тепло, влага — все дела. Или что, наркодельца искать теперь прикажете? Барона-консультанта? Короче так. Вынужденно пришлось вступить ещё в один нежелательный контакт с сыном на исчерпанную, казалось, необратимо тему.

Просьбе такой Джазир совершенно не удивился. Или просто сделал вид. В любом случае, в пятницу после обеда, как только все мы приехали в Ахабино, чтобы пробыть там выходные, Джаз сразу отвёл меня к горшку, в котором оставалось ещё немало несорванных листиков, и дал мастер-класс по уходу за дурью, до момента обрывания готовых лепестков. Дальше, как оказалось, темой лучше владел я сам. Это я про сушку, утруску, протирку, хранение. Плюс вопросы безопасности, так, на всякий пожарный. От Ники и от власти. И от Джаза самого, если уж до кучи. Хотя, поговорив серьёзно, в сыне был уверен. Всё — значит, всё. Финита!

— Ты правильно решил, пап, — в завершение урока без тени иронии сказал Джаз. — Пускай хотя бы одному из нас будет хорошо. Если моя компания тебя не устраивает по какой-то надуманной причине, то отвечаю, — резким движением он сдёрнул ноготь большого пальца правой руки с верхнего зуба, как делают блатные, — тебе самому с собой тоже будет неплохо, хотя и не так интересно, как нам с тобой было бы вместе. Наржались бы вусмерть.

Я успокоительно похлопал его по плечу:

— И детей бы настругали, как твой Минель? В беспамятке и коматозке? Только вот не с кем нам, сынок. Так что спасибо, как говорится, за совет. Иди лучше кокосик проверь, как он там. — И положил ключ от гардеробной себе в карман.

Теперь на меня со всей нешуточной ответственностью наваливалась ещё одна дополнительная ноша — мотаться за город для ухода за важным растением. Либо перебраться туда совсем и уже оттуда мотаться в город для пригляда за семьёй. Я подумал и выбрал второй вариант, как наиболее трезвый. Во-первых, ближе к дури. Во-вторых, будет обеспечен присмотр за кокосом. И в-третьих, уж коли так случилось, что Никуська вновь родительское одеяло тянет на себя, то толкаться всем на одном фрунзенском пятачке будет теперь не с руки. А книги писать можно и здесь. Заберусь себе потихоньку в Божий карманчик и буду в нём нетленку свою помаленьку потюкивать. Глядишь, и на бессмертку напорюсь ненароком. Да, так явно всем будет лучше, особенно если учесть, что сказал Джаз насчёт кровообращения и добавочного творческого подъёма.

На следующей неделе я купил в семью ещё один автомобиль, почти новую «реношку», небольшую, но шуструю, с несильным, но вполне оборотистым движком. Для Никуськи. Приобрёл в комплекте с зимней резиной и водительскими правами, отдав, не торгуясь, 500 баксов плюс. Это чтобы проблема приезд-уезд-город-загород отныне решалась сама собой, без моего отцовского участия. Вручил дочке ключи и обязал её взять, по крайней мере, пятнадцать платных уроков по паре часов. Инструктора сам же нашёл, свёл с дочерью, чтобы всё по уму. Боялся, правда, что взбрыкнёт дочка, откажется — она ведь у меня по своей природе окончательно мать Тереза, а не Кот в сапогах. Но нет, ничего, сказала, мол, спасибо, папочка, наверное, ты прав. Так всем нам будет удобней.

А ещё через неделю, убедившись, что всё в доме налажено, я съехал уже совсем, как и намечал. Странное дело, но я постоянно ловил себя на мысли, что хочу как можно скорее взять в руки хитрую папироску, ловко облизнуть её и сунуть в рот, как делал мой мальчик. И, уже плавно опустив себя в кресло, высечь долгожданное пламя.

Этот переезд пришёлся на второй день в неделе из двух — он, если помните, отводился мной для одноразовых шалав. Не забыли, я о чём? Знаю, помните, и это всегда интересно помусолить, даже если событие не приносит ожидаемого эффекта. В общем, по пути в Ахабино зарулил в ресторан Дома кино, где нередко отоваривался загулявшими тётками. Убедился, что ничего не изменилось. Те же развязные, с видом бандерш из дома терпимости официантки, те же сравнительно невысокие цены для своих, те же с неизменно ободранной фанеровкой древостружечные панели на стенах, как при совке, те же тарталетки четырёх наименований, шашлык, жидкое лобио, всё те же дурацкие пьяные разговоры в обнимку и с путаницей в именах. И всё те же околокиношные дамы. При новых старых кавалерах или же сами по себе. Словно жизнь остановилась в этих стенах из ДСП, тормознув на местном стоп-кадре.