Книга Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Макгрегор Бернс

На самом деле Рузвельт был крайне озабочен положением Англии, тем более что чувствовал свою беспомощность существенным образом повлиять своим вмешательством на войну. Он попросил Маршалла и Старка оценить ближневосточную ситуацию на случай эвакуации британских войск из Восточного Средиземноморья. Необъяснимым образом послал Черчиллю длинную телеграмму, которая привела премьер-министра в недоумение, но явно имела целью утешить его, на случай если он начнет вывод войск с Ближнего Востока.

Из всех проявлений глобального кризиса самое острое приходилось на Атлантику. С удлинением дней потери грузовых судов и кораблей снова резко возросли. Атлантику терроризировали германские линкоры «Шарнхорст» и «Гнайзенау», а немецкие подводные лодки стали применять в нападениях на транспортные суда новую тактику «волчьей стаи». В начале апреля, в одну из зловещих ночей, конвой потерял 10 из 22 кораблей. Атлантика становилась основным театром боевых действий, требовавшим быстрого и решительного вмешательства Америки. Черчилль молил о помощи. Но что Рузвельт мог сделать?

В течение нескольких месяцев президент менял тактику в вопросе защиты британских конвоев. Администрация уже давно дала санкцию на патрулирование Атлантики военными кораблями и авиацией с целью наблюдать за передвижениями рейдеров стран «Оси» и докладывать по инстанции, даже делилась этой информацией с англичанами. Но эскорт конвоев военными кораблями представлял собой гораздо более серьезную проблему. Предполагалось, что эскортами атакуются корабли и подводные лодки стран «Оси»; именно поэтому Черчилль добивался от Рузвельта скорейшего перехода от патрулирования к эскорту конвоев. Президент понимал всю сложность проблемы. В январе он отвечал репортерам в такой манере, словно желал обезоружить своих критиков:

— Очевидно, когда конвои кораблей под тем или иным флагом проходят через акваторию боевых действий, полагаясь на счастливый случай, вполне возможны атаки на них противника. Уверен, что такие атаки обязательно будут, а это почти война, не так ли?

Репортеры кивали в знак согласия. Тогда президент продолжал:

— Вы понимаете, что это последнее, о чем мы думаем. Предприми мы что-либо в плане эскорта, придется отвечать на атаки.

В последующие недели Стимсон, Нокс и Старк добивались от Рузвельта предоставления боевых эскортов для защиты британских конвоев. Президент по-прежнему уклонялся, ничего не решал. В то же время публично заявлял, что поставки по ленд-лизу удержат страну от вовлечения в войну.

После драматических событий весны многим казалось, что решение о боевом сопровождении судов нельзя откладывать. На встрече в Белом доме Стимсон, Нокс и теперь Гопкинс убеждали президента действовать скорее. Если флоту дать свободу действий, говорил Нокс, Атлантика «очистится от кораблей противника за тридцать дней». Но прямые действия в Атлантике требовали предварительной передислокации флота из Тихоокеанского региона, и это останавливало Рузвельта. Здесь вмешался Халл. Несколько дней он вел нескончаемые переговоры с японским послом Кичисобуро Номурой, который стремился создать более миролюбивый имидж Японии. Халл опасался, что Токио расценит передислокацию части флота из Тихого океана как признак ослабления там позиций США. Стимсон и Маршалл пытались доказать, что Гавайи неприступны, но президент высказал опасения, что Сингапур, Австралия и Голландская Ост-Индия станут уязвимыми без присутствия американского флота. Тщетно Стимсон убеждал его, что Англия защитит Сингапур, если США отправят подкрепления в Атлантику. Президент, поддерживаемый Халлом и осознающий, что среди самих военных нет единства, не соглашался пока ни на передислокацию флота, ни на эскорты в Атлантике.

Рузвельт надеялся, что усиление патрулирования позволит улучшить обстановку в Атлантике. В конце апреля он сказал Стимсону и Ноксу, что, может быть, проинформирует латиноамериканские столицы о действиях рейдеров стран «Оси». Стимсон проворчал:

— Однако вы собираетесь уведомлять о присутствии германского флота не американцев, но лишь британские ВМС.

С присущими ему простотой и прямотой, а также с позиции меньшей ответственности Стимсон добивался, чтобы Рузвельт не обманывал себя. Президент, считал Стимсон, должен взять на себя ответственность и риск, потому что без этого общественность не сможет дать ему понять, поддержит его или нет. Президент тем не менее не брал на себя такой ответственности.

Была ли у Рузвельта надежда, что патрулированием спровоцируется инцидент, который усилит тревогу общественности по поводу угрозы Гитлера Западному полушарию и мобилизует американцев на поддержку более смелой стратегии? Икес и другие полагали, что дело обстоит именно так. Но инциденту следовало быть не обычным, а из ряда вон выходящим. Десятого апреля американский эсминец «Ниблэк», спасавший экипаж торпедированного голландского торгового судна, обнаружил локатором подлодку и отогнал ее бомбардировкой глубинными бомбами. Этот эпизод — первое вооруженное столкновение между американским и германским флотами — Рузвельт не счел чрезвычайным. Чего он ожидал?

Кризис доверия к администрации углубился в мае. Никто не знал, что нужно делать, жаловался Стимсон. Моргентау, убежденный теперь в необходимости вступления Соединенных Штатов в войну для спасения Англии, считал, что Рузвельт и Гопкинс все еще не определились в характере дальнейших действий. Уоллис писал, что фермеры Айовы требовали «более энергичного и четкого руководства». Гопкинс временами защищал президента, временами призывал военных руководителей посильнее нажать на своего Верховного главнокомандующего. В этой трагикомической ситуации Стимсон однажды прервал игру Халла в крокет и потребовал от него выступить за изменение политики. Вместо этого Халл продолжил игру. Личные друзья Рузвельта — Маклейш, Франкфуртер, Уильям С. Буллит — были крайне встревожены. Икес тайком встретился со Стимсоном, Ноксом и Джексоном, чтобы обсудить способы оказания давления на президента. Все согласились: Рузвельт осуществляет руководство не на должном уровне; страна нуждается в более активной политике, а не в пустых разговорах; необходимо предпринять нечто драматическое, чтобы привлечь международное внимание. Наконец Стимсон взял на себя смелую инициативу.

— Не следует ставить людей перед реальностью войны, дожидаясь инцидента или ошибки, — сказал он Рузвельту прямо в лицо, — надо брать на себя моральную ответственность.

Почему Рузвельт был столь пассивен? Его помощники искали ответ на этот вопрос. Большую часть мая президент ложился и вставал в нервном возбуждении, но любое состояние не придавало ему воинственности. Внимательно следил за настроениями конгресса и общественности, особенно за прохождением в сенате резолюции против эскорта конвоев; однако даже после того, как резолюцию заблокировали, Рузвельт не стал более целеустремленным. Очевидно, ощущал себя связанным прежними обязательствами невмешательства в войну; в представлении Стимсона, президент «связан прежними поспешными заявлениями относительно войны и конвоев, как Лакоон кольцами удава»; но ведь военные не требовали объявления войны, они добивались всего лишь более жесткого курса. Вероятно, ближе всех подошел к пониманию Рузвельта в этой ситуации Буллит. Президент сознавал, что Соединенные Штаты останутся одинокими и уязвимыми, если Англия капитулирует (объяснял Буллит Икесу после продолжительного разговора с Рузвельтом), однако не мог заставить себя действовать быстро и решительно. Ожидал серьезной провокации со стороны Гитлера; не исключал и того, что ее может не быть вовсе. Кроме того, верил в удачу, в свое испытанное много раз чутье ко времени и счастливое стечение обстоятельств. У него не было никаких планов.