Книга Ненависть - Иван Шухов

— На глаз?! — переспросил с усмешкой Чукреев.— Ну, это определеньице довольно кустарное, Азаров.

— Во-во, на глаз вижу. Мне пока, слава богу, зрение не изменяло… А действовать в практике руководства строительством зерносовхоза на целине я буду так, как мне подсказывают моя политическая совесть и производственные соображения, с государственной точки зрения. Мешкать нам некогда. Осень не за горами. Надо успеть поднять до сорока тысяч гектаров целинных земель. Никто не осудит нас, если мы распашем в степи лишних пять тысяч га целины, не тронув с обжитого места хутор Белоградовский или хутор Арлагуль. Тем более что целины этой здесь — невпроворот. Вместо сорока тысяч, будь у нашей страны возможность, здесь можно было бы поднять миллион гектаров. И время придет — они будут подняты!

— Короче говоря, что вы предлагаете? — спросил Чукреев.

— А я уже сказал. Хуторов переселять мы не будем. Вместо этого распашем целинные земли на ближнем к нам бывшем участке Кармацких.

— Все? — спросил Чукреев.

— Все, пожалуй,— сказал Азаров, садясь на свое место.

Наступившая затем напряженная пауза затянулась. Чукреев, поспешно записывая что-то в своем блокноте и не глядя ни на кого, спросил:

— Кто будет говорить?

Присутствующие на бюро ответили ему на это только некоторым малозаметным оживлением и сдержанным покашливанием. Но когда Чукреев, покончив с записями, вопросительно посмотрел на сидевших вблизи него чле-

нов бюро, Макар Шмурыгин привскочил с места и сказал, недоуменно пожимая плечами:

— Собственно, о чем говорить? С выводами профессора Румянцева мы все обстоятельно знакомы. Установка районного партийного комитета одобрена свыше и признана политически правильной. Оспаривать научные данные мы голословно, «на глазок», как выразился товарищ Азаров, разумеется, не можем. Все, кажется, предельно ясно…

— Так,— сказал Чукреев, грубовато перебивая Макара Шмурыгина, и поднялся со своего кресла, как это он всегда делал, произнося заключительное слово на заседаниях бюро.

Все притихли.

Выдержав небольшую паузу,— это тоже был его излюбленный прием, которым он молча подчеркивал значимость своего выступления,— Чукреев сказал:

— Два слова к порядку прений по заслушанным сообщениям. Во-первых, не будем возвращаться к вопросу уже решенному. Я имею в виду вопрос о переселении хутора Белоградовского… Во-вторых, считаю долгом напомнить товарищу Азарову, что зерносовхоз расположен в районе, политическую ответственность за который несет в первую голову бюро районного партийного комитета. Отсюда — позвольте нам, товарищ Азаров, делать соответствующие выводы… За хозяйство же перед партией отвечаете персонально вы — директор, член партии, к тому же еще с дореволюционным стажем! — почти по складам произнес Чукреев последние слова и, переводя тяжелый, порицающий взгляд с Азарова на Тургаева, продолжал все в том же назидательно-обличительном тоне: — Партия не потерпит подобных анархических замашек и административных заскоков. И не простит этого своеволия никому… Массивы пахотоспособных земель зерносовхоза определены высокоавторитетной комиссией специалистов, которые руководствовались в своей работе, надо думать, более совершенным инструментом, чем, скажем, азаровский глаз или тургаев-ское ухо!

При этих словах Чукреева Шмурыгин, подобострастно хихикнув, зачем-то пересел с одного стула на другой, не без злорадства посмотрев на спокойное лицо Азарова с насмешливо приподнятыми бровями.

А Чукреев, снова выдержав паузу, продолжал:

— Я полагаю, что запоздалые и ничем не обоснованные доводы дирекции за присоединение к границе землепользования зерносовхоза явно непригодного, сознательно обойденного массива целины мы вправе будем считать неудовлетворительными. Это — раз,— заключил Чукреев, внушительно стукнув карандашом по столу.

— Это совершенно правильно,— прозвучал бабий тенорок Макара Шмурыгина.

— Предлагаю,— продолжал все тем же исключающим возражения тоном Чукреев,— в подтверждение ранее принятого нами решения обязать товарища Азарова под его личную ответственность переселить жителей хутора Белоградовского на отведенный им участок. Это — два.

— Точно,— прозвучал чей-то глуховатый голос.

— Командировать уполномоченного районного комитета партии товарища Шмурыгина в хутор Белоградовский для проведения массово-разъяснительной работы среди подлежащих переселению крестьян. Это — три.

Чукреев снова помолчал, делая вид, что выжидает, пока технический секретарь, ведший протокол заседания бюро, успеет записать его резолютивные формулировки. Затем, остановив взгляд на спокойном, не к месту добродушном и как будто простоватом лице Азарова, веско заключил:

— А от имени бюро районного комитета партии предупредить товарища Азарова, что подобное администрирование с его стороны может повлечь за собой весьма тяжелые для него последствия. Мы на старые заслуги его перед партией не посмотрим.

И Чукреев вновь замолчал, мысленно прикидывая, насколько сильное впечатление произвел он своим заключением на членов бюро, а главное — на Азарова, перед которым он, собственно, и хотел порисоваться своей политической принципиальностью и деланным хладнокровием. Однако, к тайному его огорчению, Азаров не выказывал никаких признаков явного беспокойства, раскаяния или гнева. Сидел он в той же свободной позе, придерживая на коленях туго набитую бумагами полевую сумку. И только напряженно пульсирующие жилки на посеребренных сединой висках Азарова могли бы выдать внутреннее его волнение. Но близорукий Чукреев этого не заметил и был поражен в душе удивительным спокойствием директора в этот не такой уж, как видно, спокойный в его жизни час.

— Другие замечания будут? — совершенно иным уже тоном, мимолетной, как бы ничего не значащей скороговоркой, спросил Чукреев, бегло оглядывая поникнувших членов бюро.

Одни из них отмалчивались. Другие глухо пробормотали себе под нос:

— Нет. Все ясно.

— В таком случае заседание бюро считаю закрытым. Членов бюро прошу задержаться. Вас, товарищ Азаров, тоже. Попрошу пока обождать в приемной,— строго официальным тоном сказал, обращаясь к Азарову, Чукреев.

— Слушаюсь,— учтиво ответил Азаров и, легонько вздохнув, покинул кабинет.

Секретарь райкома партии оказался «на высоте». Продержав Азарова в приемной полтора часа, он наконец пригласил его к себе. Азарову было не до этих издевательских отсидок в приемных — его ждали неотложные дела и на станции, где шла разгрузка платформ с тракторами и прицепным инвентарем, и в каменном карьере, где что-то не ладилось с заготовкой камня для фундаментов новостроек центральной усадьбы. Но, несмотря на все это, он терпеливо выждал, пока его позовет секретарь, и предстал перед ним все тем же внешне сдержанным и собранным.

Спокойно, не перебивая, выслушал он бесцветную, полную нудных нравоучений и азбучных истин речь Чукреева. Но когда Чукреев стал снова грозить Азарову суровыми мерами партийного взыскания, если тот воспротивится переселению хутора в глубинную степь, Азаров не выдержал. Не очень вежливо прервав секретаря на полуслове, он сказал ему: