Книга Северный ветер. Вангол-2 - Владимир Прасолов

— Так это он? Я не видел. Давай я его перевяжу. Водилу тоже надо в госпиталь, много крови потерял. Товарищ майор, придется возвращаться, этих надо в госпиталь.

— Хорошо, хорошо, я сейчас. — Майор отошел от кустов и полез в кузов.

— Зачем в кузов, садитесь в кабину.

— Нет, я лучше здесь, на свежачке, так сказать.

— Хорошо, тогда принимайте раненых.

— Иван, что с этими делать будем?

— Оружие и документы заберем, доложим куда положено, а они и здесь полежат, не спортяца… надо будет, за ними приедут.

— Ну и добро, — согласился Степан.

Когда раненые были уложены в кузов к майору, Макушев сел за руль. Круто развернув грузовик, они тронулись в обратный путь. В госпитале оказались поздно ночью.

— Геннадий Васильевич, как этот майор в сознание придет, разрешите с ним поговорить, ну, это… до того, как им особисты займутся, — попросил военврача Волохов.

— Ранение тяжелое, вряд ли он вообще придет в сознание.

— Ротный он наш был, воевали вместе, понять хочу, почему он… в общем, не ясно мне, прошу, несколько минут.

— Ох, не положено это, сам знаешь. Да ладно, если до утра очнется, поговоришь. Ты это… как бы поохраняй его. А утром за ним уже приедут, позвонили.

— Благодарю, Васильич…

Уже светало, когда Афанасьев открыт глаза. Волохов дремал на стуле, привалившись к стене.

— Волохов… — прошептал Афанасьев.

Иван сразу проснулся.

— Как так получилось, сынок? — склонился к кровати раненого Волохов.

— Долго говорить не смогу, заставили своих расстрелять, тем и повязали, суки, да что там, струсил я, умереть не смог. Теперь понимаю, что виноват, но поздно. Теперь свои расстреляют, заслужил… Прости, Волохов, меня. Если отца моего встретишь, не говори ему про это. Прости.

Лейтенант закрыл глаза. Некоторое время молчал, ждал.

— Бог простит. Люди, наверно, тоже, но не сразу лейтенант, не сразу. За отца не бойся, навряд ли встретимся, а встречу — врать не стану, просто ничего не скажу.

— Волохов, ты нашу медсестру помнишь, Ольгу?

— Да, помню.

— Забрали ее эсэсовцы тогда, когда нас у оврага ссучивали. Потом видел ее, мельком, с эсэсовцем под руку, после окончания школы немцы дали нам немного расслабиться. Я так понял, ее шлюхой в офицерском клубе сделали, сволочи, вот так вот. Прости, это тоже моя вина.

— Ты на себя все не бери, парень, за свое ответ перед Богом и людьми держи, а за всех не надо.

Афанасьев закрыл глаза и прошептал:

— Я больше никого не убивал, только тогда, у оврага, про… — Он дернулся всем телом, выдохнул и замер.

Утром Волохов вышел со Степаном на улицу. Пока приехавшие за Афанасьевым особисты завтракали в столовой, Иван решил поговорить со Степаном.

— Как думаешь, надо им знать, кто на самом деле начальник патруля?

Макушев, внимательно глянув по сторонам, ответил:

— А на кой им это знать, умер твой ротный давно, еще тогда, погиб при прорыве, а это, видно, другой кто-то, как сам думаешь?

— Думаю, так оно и есть. Штабист к себе уехал, да он и не слышал ничего.

— А водитель?

— Если что — показалось мне, вот и весь сказ. Он свое получил, царствие ему небесное.

Поскольку раненый умер, особисты забрали документы и оружие диверсантов и, ограничившись устным допросом свидетелей, уехали. Спешили очень, — как узнал потом Макушев, танковая колонна немцев прямым ходом шла по Волоколамскому шоссе. Остановить ее было некому.

Вернувшись в свой полк, Макушев не нашел и половины бойцов и командиров своего подразделения. За две недели боев пополнения не было, раненным убыл в тыл и Арефьев. В штабе полка Макушева ждал приказ: роте выйти на позиции в район юго-восточнее разъезда Дубосеково на Волоколамском шоссе. Там остановить немцев, остановить любой ценой, не отступать. Им придавались дополнительно несколько пулеметных и противотанковых расчетов. Макушев прошелся по землянкам…

— Ну, наш вернулся, такого разве можно завалить? Кишка у немчуры тонка…

— Товарищ командир, вы бы слегка пригибались, когда по передовой ходите, а то немцы в отказ от боевых действий пойдут, и нам тогда что, опять в лагеря?! — под общий хохот острил кто-то из траншеи.

Волохов в землянке слушал про своего друга прямо легенды.

— А в той деревне, где мы немчуру били, капитан на немецкого часового случайно напоролся, вышел на него из-за угла избы, так тот просто обделался от страха. Автомат выронил и как заверещит, прям как баба, ну, командир ему в рыло кулачищем въехал, тот и потух.

— Дак, говорят, немецкие диверсанты на капитана напоролись, ну это… ночью, так он без оружия троих уделал и в плен взял…

— Да ну…

— Сам слышал, как офицеры про то рассказывали, еще до приезда ротного…

Волохов поддержал рассказчика:

— Вот это точно было, мужики, сам тех диверсантов видел, уже опосля, когда из госпиталя ехал.

— Во, слышишь, а ты — да ну!

— Взвод! Давай на выход! Через полчаса уходим. — Комвзвода, сержант со смешной фамилией Полтинник, торопил людей заранее — а кому хотелось на мороз, когда еще в теплой землянке окажешься!

Макушев вернулся из штаба хмурый. Предстояло пешком пройти больше тридцати километров и перекрыть Волоколамское шоссе в районе разъезда Дубосеково, причем точных данных о противнике нет, известно только, что там же держат оборону остатки полков дивизии генерала Панфилова, с которыми необходимо войти во взаимодействие.

Любой ценой остановить врага, любой, то есть ценой жизни своей и солдат остановить, даже если придется погибнуть. Макушев построил роту, метель била острым снегом по лицам солдат. Строй стоял и ждал от командира, что он скажет и как. Макушев вышел и посмотрел на стоявших солдат. Много раз он вот так осматривал стоявших перед ним людей, там, в сибирских лагерях, на этапах, он видел глаза обреченных на муки и страдания зэков. Смирившихся со своей долей и несломленных, разных, но там их судьбу решили другие люди, и он только выполнял свои обязанности. Здесь судьба этих людей была доверена ему, и сейчас только от него зависит их жизнь.

— Товарищи, пришел час, когда каждый из нас должен сказать самому себе: я готов умереть за Родину, если другого выхода нет. А другого выхода действительно нет, позади Москва. Но я не хочу, чтобы вы погибли, я хочу, чтобы в эту мерзлую землю легли те, кто на нее пришел незваным гостем, — фашисты. И мы это умеем делать. Вот так. Через полчаса выступаем. С собой только оружие и боеприпасы, все лишнее оставить здесь, нам предстоит тридцатикилометровый марш-бросок и бой. Вот так. Вопросы есть? Вопросов нет. Разойдись.