Книга Кандагарская застава - Александр Проханов

Солдат улыбался, смотрел на азиатскую реку, видя, как что-то темное плывет по воде.

Толкнул соседа.

— Гляди-ка, что-то плывет… Лодка?… Кто-то, кажись, лежит!..

— А ну, давай долбани по ней! — встревожился второй солдат, наводя пулемет. — Сейчас под мост нырнет, взрывчатку подвесит — и полная хана! — Он взводил оружие, подправляя патронную ленту.

— Погоди ты!.. Голый лежит!.. Кажись, наш… Голова-то вон, светлая…

Плот медленно заносило под мост, мимо свай, под бетонные плиты. И солдаты, выскочив из окопа, смотрели сверху на бревна, где, распятый, голый, в крови, бездыханно лежал человек. Власов их видел, беззвучно шептал:

— Помогите… Спасите…

Солдат, тот, что первым заметил плот, кинулся к берегу. Стянул с себя каску, бронежилет, отложил оружие. Разделся, глядя, как на перекате уплывает плот. Кинулся в реку. Обжигаясь об утреннюю, в легких испарениях воду, достиг плота. Ухватился за бревно рядом с головой человека, глядя в его обугленный, почти не дышащий рот, на кровавые раны на голове, груди, на странный порез в паху.

— Погоди маленько… Сейчас… — Он плыл, задыхаясь, подтягивая плот к мелководью. Там ему помогли другие.

Солдаты взвода высыпали из блиндажа. Окружили Власова. Отвязали ему ноги. Положили на брезент. Осторожно понесли на мост. А он, понимая, что у своих, не испытывал радости. Испытывал тупую, ровную боль. Болело тело, болела душа, болел воздух, окружавший лица несущих его солдат, болели небо и утренний солнечный свет. И он знал, что боль эта будет всегда, будет с ним, никуда не исчезнет.

Его положили на мост. Санинструктор промывал раны, бинтовал. Кто-то сказал негромко:

— Надругались!.. Ненавижу гадов!.. Григорьев, принеси из термоса чай!..

На мост въезжала «борбухайка» — грузовик, разукрашенный от радиатора до высоких деревянных бортов, весь лазурный, зеленый, красный, оклеенный бабочками, цветами и птицами. Над кабиной было сколочен дощатый короб, и в нем, высовывая рогатые головы, стояли козы. Солдаты проверяли у водителя документы, рассматривали мятые, извлеченные из долгополых одежд бумаги.

Власов лежал на брезенте, накрытый солдатской курткой. Видел раскрашенный борт машины, козьи рога и бороды. Козы сверху смотрели на него блестящими, настороженными глазами.

Мусульманская свадьба

Учитель Фазли — смуглое молодое лицо в легких, едва заметных оспинах. Черные, с плавной линией усы, в которых блещут белые зубы. Внезапная застенчивая, нежная улыбка. Вишнево-черные выпуклые глаза, глубокие, умные, в которых ожидание, доверие, стремление понять. И мгновенная тревога: так ли он понят? То ли услышал в ответ?

Начальник разведки Березкин — белесый, лысоватый, с красным, облупленным носом, в рыжеватых веснушках, с бледными голубыми глазами, в которых среди вялой прозрачности вдруг остро, зорко блеснет огонек. Губы у него растресканные, жесткие, непримиримые. Хрипловатый настойчивый голос, словно что-то содрано в горле, какая-то невидимая царапина проведена в гортани, в голосе, в самой душе. И от этого — постоянное неудобство в общении с ним.

И он сам — третий, сидящий в этой маленькой комнатке, где на тесном столе — чайник, пиалки, разноцветные конфеты, насыпанное на тарелку печенье. Лейтенант Батурин, военный переводчик, чьи мысли, слова, выражение лица повторяют попеременно мысли, мимику, слова собеседников. Будто он, Батурин, взвешивает эти мысли. Снимает легкие щепотки с одной медной чаши, перекладывает на другую и вновь переносит на первую, наблюдая шаткое колебание стрелки, равновесие беседы, лишь слегка, незаметно, насколько позволяют ему опыт и такт, управляет чутким колыханием весов. Так дуканщик в лавке подхватывает деревянным совком горстку чая, отделяя ее от черной, насыпанной пирамиды, мечет на желтое, в выбоинах блюдо, зорко поглядывает на покупателя, на товар, на колеблемое острие.

— Скажи ему, — повторил Березкин, — оружие амиру Сейфуддину дадим, как обещали. Два грузовика отправляем. Но тяжелого вооружения пока пусть не ждут — только стрелковое! — Начальник разведки ворчливо, чуть в сторону, не для перевода, добавил: — Тяжелое им еще заслужить надо! А то нахапают минометов — и обратно в горы, и из этих же минометов — по нашим постам!.. Скажи ему: два грузовика с автоматами!..

Батурин смягчал ворчливые, нелюбезные интонации Березкина. Переводил и видел, как серьезно, не мигая, стараясь все понять и запомнить, слушает учитель Фазли. Мягко кивает, благодарит — то ли за оружие, то ли за важное, доверенное ему сообщение.

Его голубоватый перон — долгополая рубаха навыпуск — выглядел чистым и свежим, несмотря на длинный, проделанный по пыльной дороге путь. Полотняный тумбан — широкие шаровары, опадал мягкими складками. Люнги — темная, пышно замотанная чалма мерцала серебряными, вплетенными в ткань нитями. Руки, длиннопалые, смуглые, перебирали черные костяные четки, нанизанные на красный шнурок.

Учитель Фазли был посланцем вооруженного отряда Сейфуддина, заключившего мир с правительством, повернувшего свои стволы против сильных, многочисленных воинов муллы Акрама. Посланец добирался на встречу с советским разведчиком ночью, тайно. Был подобран Батуриным у обочины, в тени корявого дерева, где сидел, завернувшись в пату — плотную, спасающую от холода и от солнца накидку. В машине с занавешенными шторками был привезен в гарнизон. И их свидание было встречей двух разведчиков, прощупывавших прочность и истинность заключенного недавно союза.

— Пусть покажет, куда им доставить оружие! — Начальник разведки расстелил на столике карту, накрыв ею пиалки и чайник.

Учитель Фазли наклонился, разглядывал. Узнавал очертания долин и ущелий, петляющих дорог, кишлаков, где жило его пуштунское племя, возглавляемое осторожным амиром Сейфуддином, чьи воины до недавнего времени выходили в засады на трассу, жгли военные грузовики и цистерны, покрывая дорогу пятнами крови и копоти, черными коробками изуродованных машин.

— Оружие, если будет угодно командору, следует привезти в Карахель. — Учитель Фазли легко, быстро коснулся карты розовым ногтем. — Сын амира Маджид примет оружие. Маджид получил от отца сильный отряд. Он пойдет вместе с вами на войну против муллы Акрама. Ему нужно много оружия. Если бы командор прислал минометы, Маджиду было бы легче воевать с муллой Акрамом.

Батурин перевел, стараясь передать деликатную настойчивость просьбы, в которой присутствовали и длящийся неоконченный торг, и обмен услугами и гарантиями, и сложная смесь лукавства и искренности.

— Нет, о тяжелом оружии после! Пусть минометы заслужат! Пусть на нас поработают!..

Боевые отряды амира контролировали отрезок дороги по ущелью, перевалу, многолюдным кишлакам и угодьям. Блокируя трассу, затрудняли движение колонн. Примирение с Сейфуддином, превращение его враждебной, воинственной банды в дружественную было дороже военных побед. Прекращало борьбу на дороге. Стоило немалых денег, которые платил Сейфуддину Кабул. Стоило оружия, которое направлял Березкин. Несколько дней назад по дороге прошла небольшая колонна. Водители, подъезжая к ущелью, ожидали стрельбы, вжимались в сиденья, занавешивали стекла кабин бронежилетами. Зенитки сопровождения шарили по кручам, выискивая засады душманов. Но вместо привычной стрельбы и засад их встретили у обочины улыбающиеся вооруженные люди. Махали, кланялись, прижимали руки к груди. Вчерашние враги превратились в друзей. Охраняли, сопровождали машины. Через день по дороге пройдет вторая, большая колонна — «наливники», грузовики со снарядами, с грузом ракет и мин. Ее продвижение, благополучие грузов и будет окончательным скреплением союза.