Книга Сирийский патруль - Сергей Соболев

Последнее, что запомнилось, — хотя и это мог быть лишь «глюк», — была какая-то тень или чей-то силуэт. Потом что-то острое кольнуло его в предплечье, после чего он вновь погрузился в густые, липкие воды влекущей его в неизвестные дали багровой реки.

Иван, шатаясь как пьяный в стельку мужик, кое-как поднялся на ноги. Должно быть, он потревожил кого-то из местных обитателей, потому что уже в следующее мгновение началось форменное светопреставление!..

Когда Козак попытался схватиться — или опереться — за металлические прутья, в эту же перегородку с другой стороны врезалась какая-то тварь! Громко клацнули клыки; он едва успел отдернуть руку!..

Громадный косматый пес породы «кавказская сторожевая», встав на задние лапы, скребя когтистыми передними по изрядно заржавевшим, но все еще прочным сварным прутьям вольера, зашелся яростным лаем!..

Сапиенса, посаженного в один из отсеков собачьего питомника, повело вправо. Но и с той стороны, разграфленной на квадраты сварной арматурой, на него скалилась чья-то клыкастая пасть!..

На звуки этой возни, вызванной тем, что лежавший до этого на полу одного из вольеров «хомо сапиенс» очнулся и встал на ноги, мгновенно среагировали другие обитатели этого адового местечка — отовсюду теперь доносился собачий лай!

Иван вытер рукавом слезящиеся глаза. Кое-как все же проморгался… Его трясла нервная дрожь; временами он слышал, как мелко, часто постукивают его собственные зубы — то ли от страха, то от холода.

Кстати, было не так чтоб уж очень холодно — градусов двенадцать. Но довольно сыро, да еще по пространству клетки гулял сквозняк…

Неудивительно, что он так окоченел. Во-первых, какое-то время, пока был в отрубе, он, по-видимому, лежал бревном на полу клетки, ничем не прикрытый. А во-вторых, одет уж очень легко для такой сырой прохладной погоды: на нем та самая одежка, в которую его заставили облачиться нападавшие — шаровары и длинная полотняная рубаха.

Козаку наконец удалось стабилизировать собственное положение: теперь он стоял, широко расставив ноги, чтобы не упасть, в центре «своей» клетки.

Некоторое время очнувшийся только что «хомо сапиенс» озирался по сторонам, пытаясь сообразить, где он находится и что все это может означать.

Клетка, в которую его определили, при ближайшем рассмотрении оказалась собачьим вольером. Длина примерно три с половиной метра; состоит как бы из двух секций — «выгул» и «зимник». Ширина около двух метров; высота в правой от него части два с небольшим метра — это «выгул», а в выложенном по пояс кирпичом «зимнике» — в человеческий рост.

По правую руку точно такой же вольер. И слева от него, и позади. Всего здесь имеется два ряда таких однотипных вольеров, по шесть собачьих квартир в каждом. Кроме уже знакомого Козаку «кавказца» его соседями оказались два ротвейлера. Оба беспокойно бегали по своим клеткам, цокая когтями по дощатому покрытию. «Кавказец», попытавшийся было сокрушить перегородку, налегавший на нее всем немалым весом, наконец успокоился, переместился в другую часть своей клетки и принялся нервно лакать воду из поилки…

Вольеры для служебных собак, в один из которых поместили «хомо сапиенса», занимали примерно треть площади довольно просторного двора. Сам этот двор, посыпанный грязно-серым песком, а местами и опилками, окружен бетонной стеной высотой около трех метров, которая в одном месте переходит в стену двухэтажного строения, сложенного из кубиков газобетона. На внутренний двор смотрели четыре окна, по два на каждом этаже. Окна нижнего этажа забраны решеткой.

На плоской крыше виден фрагмент решетчатой мачты и две небольшие спутниковые антенны. На кронштейнах укреплены две камеры, одна смотрит в аккурат на вольеры. Еще две следящие камеры Иван заметил с противоположной стороны периметра: они закреплены на верху стены, одна смотрит во двор, другая развернута в противоположном направлении.

Приглядевшись внимательней, Иван заметил металлическую дверь — она окрашена в серый тон и почти незаметна на фоне стены этого строения.

Если смотреть правее от этого небольшого здания, можно разглядеть над стеной верхушки нескольких деревьев — судя по заостренной форме крон, это кипарисы.

В нескольких шагах от вольеров стоит черное пластиковое кресло. Наверное, в нем дежурит охранник. Но сейчас оно пустует; возможно, этот сторож, или служащий, или кто там сидел, в этом кресле, ушел в дом, предоставив запертых в вольерах псов и привезенного сюда «сапиенса» самим себе.

На дворе пасмурный день. Эти гады сняли у него с руки подаренные Шерали часы, и теперь можно только гадать, какой сегодня день и сколько сейчас времени. Может, позднее утро, а может, послеполуденное время…

Козак переместился к фронтальной стенке вольера, глядящей как раз на двор и на двухэтажное строение, вписанное в периметр ограды. Взялся за прутья; подергал, испытывая их прочность…

В нижней части перегородки обнаружилась дверца. Она, как и следовало ожидать, заперта. Более того, заперта сразу на два замка: один крепится на намотанной вокруг цепи, второй продет в проушины, приваренные к самой двери и косяку.

Присев на корточки, Иван попробовал на крепость сами эти замки, а также проверил, насколько надежно приварены проушины для замка.

Тщетно… весьма крепкие тут запоры.

Убедившись, что ему вряд ли удастся самому без каких-либо инструментов открыть вольер и выбраться наружу, Козак выпрямился и принялся дуть на окоченевшие пальцы.

Бросив взгляд на беспокойно блуждающего за перегородкой соседа-ротвейлера, Иван вдруг застыл… Его глаза широко раскрылись от изумления.

Козак вполголоса матюгнулся: он только сейчас заметил, что в крайней — через одну — клетке этого ряда вольеров сидит еще одно человеческое существо!..

В буквальном смысле сидит — устроившись на корточках на полу, обхватив себя руками, спиной к тому, кто смотрел в ту сторону через прутья собачьего вольера.

— Эй! — крикнул Козак. — Эй, Жанна?!

Женщина вздрогнула…

Медленно поднялась на ноги.

На ней все то же цветастое восточное платье до пят. На голове спутанная копна темных волос — молодая женщина то ли не захотела избавиться от парика, то ли, находясь в состоянии прострации, не замечала этого стороннего предмета.

Лицо бледное, губы скошены набок. Посмотрев в сторону окликнувшего ее субъекта, она что-то произнесла, но что именно, Козак не расслышал.

— Жанна, скажи что-нибудь?!

— Speak English! — донесся до него женский голос.

— Что?

— Speak English, fucking stupid!..[17]

Козак облизнул потрескавшиеся губы. Внутренности его ссохлись, как старая автомобильная покрышка; очень хотелось пить. Организм жутко обезвожен…