Книга Готический роман. Том 1 - Нина Воронель

– Надолго вы к нам?

Каждой клеточкой кожи ощущая напряженное внимание всей рассеянной по кабачку аудитории, Ури пожал плечами:

– Еще не знаю. Смотря как пойдет, – и услышал, как прямо над его ухом недобро хихикнула Марта. Он оглянулся: Марта стояла за его спиной возле игрового автомата с куклой в руках, делая вид, что кукла нажимает на кнопки, и следя за маневрами Вальтера. Ури даже не заметил, как она туда прошла. Он вдруг явственно почувствовал холодящий перехват дыхания под ложечкой, – почти забытый сигнал тревоги, предупреждающий, что он попал во вражеский лагерь.

Вальтер быстрым движением приподнялся и, перегнувшись через спинку лавки, шлепнул Марту по оттопыренному заду, в ответ на что она взбрыкнула ногой, но не обернулась и продолжала играть с куклой. Эльза выплюнула в пепельницу свою погасшую сигарету и рявкнула:

– Марта! Пора чистить картошку!

Тут Марта оглянулась на Вальтера, словно ища защиты, но тот и бровью не повел. Тогда она нехотя положила куклу на стойку и вышла на кухню. Вальтер проводил ее глазами и снова повернулся к Ури:

– Вы в замке работаете, да?

Ури осторожно кивнул, – правила поведения во вражеском лагере требовали быть сдержанным и по мере возможности учтивым, пока дело не дошло до стрельбы.

– Что ж, со знакомством! – громко провозгласил Вальтер, надвигая на Ури доску с пивом и колбасой. – Угощайтесь, раз мы теперь соседи. Я – Вальтер Мерке, это моя жена – фрау Эльза Мерке, а вас как звать?

Ури приподнял кружку и вежливо отхлебнул пиво, хоть пить ему больше не хотелось.

– Очень приятно, Ури Райх.

– Так вы не итальянец? – удивился Вальтер.

– Нет, я из Израиля.

В кабачке стало вдруг очень тихо, будто все присутствующие на миг оцепенели и даже перестали дышать. Кожаный парень вдруг крутнулся на каблуках и, не дожидаясь своего пива, стремительно вышел. Опять воцарилось молчание, которое, наконец, нарушила Эльза:

– Значит, вы – не итальянец, а еврей?

– Я – израильтянин, – терпеливо пояснил Ури.

– Почему же вы так хорошо говорите по-немецки? – вопрос Эльзы звучал почти как обвинение, и Ури почувствовал, как сдержанность покидает его:

– Потому что мои предки были немецкие евреи, и это был их родной язык.

– А ваши предки, они что, погиб...? – начала Эльза и не закончила, потому что Вальтер перебил ее на полуслове:

– Ты что, ослепла? Там пиво через край переливается!

Эльза ахнула и, не выпуская из рук свою неразлучную тряпку, бросилась к стойке и стала торопливо закручивать краны на бочках. Гейнц взял одну из свеженалитых кружек и стал стряхивать с нее пузырящуюся пену, то и дело вопросительно поглядывая на Вальтера, пока тот, наконец, не позвал:

– Иди к нам, Гейнц, и захвати вилки.

Зажав в кулаке три вилки с деревянными черенками, Гейнц готовно устремился к ним и отодвинул лавку, готовясь сесть:

– Вы не возражаете, если я присоединюсь?

– Присоединяйся, присоединяйся, колбасы всем хватит. Колбаска у меня – первый сорт, сухая, как янтарь, – похвастался он. – Из свинок фрау Инге.

Гейнц одним глотком опрокинул пиво в рот и склонил к Ури свое крупное грубое лицо с твердым раздвоенным подбородком, заглядывая ему в глаза хитрыми глазами не успевшего еще состариться Губертуса. От него приятно пахло табаком и древесным лаком.

– Ты не думай – ничего, что я тебя на «ты»? – так ты не думай, что мы имеем что-то против фрау Инге. Это все – шутка, дружеская шутка между соседями, понимаешь – ты ведь ничего не имеешь, что я на «ты»? Мы ведь тут живем, как одна семья, она – в замке, мы – в деревне, а вокруг лес и никого больше, только мы и она. Если не пошутить, тут от тоски с ума сойти можно, тут ведь никого больше нет – только мы и она. Ты меня понимаешь?

Судя по частым повторам, эта кружка пива была у него сегодня не первая и не вторая, но нити разговора он все еще не терял. Не зная местного деревенского этикета, Ури не мог решить, следует ли ему выступить на защиту своей хозяйки, или он, наоборот, должен проявить понятливость и посмеяться невинной шутке вместе со всеми. Поэтому он решил сменить тему и вместо ответа указал на обильно увешанные Губертусами стены:

– Это все – ваши работы?

– Мы же договорились перейти на «ты», – по-дружески упрекнул его Гейнц и гордо осклабился. – А работы – все мои. Нравятся?

– Очень, – честно похвалил его Ури.

Гейнц все время пытался подцепить на вилку прозрачный ломтик колбасы, а тот никак не давался. Наконец Гейнцу это надоело, он бросил вилку и сгреб пятерней несколько ломтиков враз:

– То-то же! Мы хоть и в глухомани живем, а тоже художники! – похвастался он, почему-то уважительно говоря о себе во множественном числе, из-за чего Ури его не понял:

– Так вас здесь целая группа?

– Да нет, какая группа – это все я один. Кроме этих трех, – Гейнц указал в противоположный угол, – видишь, они почернели от старости, их сделал мой отец, он меня и научил. Вальтер, – обратился он к кабатчику, подхватив в щепоть пару лепестков колбасы, – поставь нам еще по кружке пива, а то колбаска посуху не идет. Ведь Дитер-фашист за все заплатил, чего ж добру пропадать?

Вальтер секунду посомневался – идти за пивом или не идти, и нашел решение:

– Эльза! – крикнул он, не вставая, – дай-ка нам еще по пиву!

Эльза послушно принесла всем по кружке, но и себя не забыла и тоже села на лавку рядом с Гейнцем, словно зритель в ожидании спектакля. Холодящий спазм у Ури под ложечкой все не проходил, продолжая настойчиво предупреждать об опасности. А Гейнц, потихоньку потягивая пиво, спросил участливо:

– А как ты со стариком ладишь?

– Да никак, – соврал Ури. – Старик как старик.

– А я слышал, он тебе каждый день норовит нервы попортить.

Собственно, этого следовало ожидать: в таком замкнутом пространстве слухи и сплетни должны циркулировать с двойной скоростью. Небось и Клаус, и фрау Штрайх, приходя по вечерам в кабачок, с наслаждением смакуют подробности жизни в замке. А слушатели блаженствуют, обсуждая в деталях, как старый тиран Отто измывается над новым работником дочери, или, еще пикантней, – над ее новым любовником. Эта тема наверняка всех занимает – хоть вряд ли они что-то знают, но уж подозревают в свое полное удовольствие, можно не сомневаться! Откровенничать с Гейнцем, во всяком случае, не следовало.

– Да я к старику никакого касательства не имею, – сказал Ури, скрывая глаза за поднесенной к губам кружкой, хоть пиво, честно говоря, у него уже из ушей сочилось. – Я ведь ухаживаю за свиньями, а не за ним.

Ури так и не понял, почему его слова вызвали такой феерический взрыв смеха. Смеялись все, – и Вальтер, и Гейнц, и Эльза, и даже Марта, подслушивающая за кухонной дверью. Особенно веселился Гейнц – он качался из стороны в сторону и громко хлопал себя по ляжкам, повторяя сквозь счастливые слезы: