Книга Ночь оракула - Пол Остер

— Ты знаешь, где меня найти. Надумаешь — позвонишь.

Положив трубку, я решил достать из стенного шкафа свое осеннее пальто. После того как лопнула затея с «Машиной времени», надо было придумывать что-то новенькое, и моцион на свежем воздухе мог прийтись кстати. Не успел я, однако, закрыть за собой дверь, как снова зазвонил телефон. Бог с ним, решил я, но, подумав, что это может быть Грейс, поспешил на кухню и на четвертом звонке схватил трубку. Это был Траузе — вот уж не вовремя. Уже второй день я безуспешно пытался заставить себя признаться в совершенном преступлении — потере его рукописи, так что сейчас, лихорадочно собираясь с мыслями, я никак не мог вникнуть в суть его слов. Оказывается, Элеонора и ее муж разыскали-таки Джейкоба и даже поместили его в клинику для наркоманов — «Смизерс», в районе верхнего Ист-Сайда.

— Ты слышал, что я сказал? Реабилитационная программа рассчитана на двадцать восемь дней. Это уже кое-что.

— Ммм, — промычал я в ответ. — Когда они его нашли?

— В среду вечером, когда ты был у меня. Им пришлось попотеть, чтобы его туда взяли. Дон знает кого-то, а тот еще кого-то… в общем, обошлось без обычной бюрократии.

— Дон?

— Муж Элеоноры.

— Ну да. Муж Элеоноры.

— Сид, с тобой все в порядке? Ты, кажется, витаешь в облаках.

— Почему? Дон, муж Элеоноры. Я весь внимание.

— Я хочу попросить тебя об одолжении. Надеюсь, ты не против.

— Я не против. Что надо сделать?

— Завтра суббота, с двенадцати до пяти клиника открыта для посетителей. Было бы здорово, если бы ты к нему зашел. Ненадолго. Элеонора с Доном не могут, они у себя на Лонг-Айленде. Все, что надо было, они сделали, и на том спасибо. Мне надо убедиться, что он не передумал. Это ведь добровольная программа, они там даже дверей не запирают. Будет обидно, если после всех наших усилий он оттуда сбежит.

— Почему бы тебе самому не поехать? Ты как-никак отец. Я ведь его толком не знаю.

— Он со мной принципиально не разговаривает. А когда забывает про свои принципы, начинает вешать мне лапшу на уши. Если бы из этого мог выйти какой-то толк, я бы приковылял туда на костылях, но, поверь, это бесполезно.

— А с чего ты решил, что со мной он захочет разговаривать?

— Ты ему нравишься. Почему — не спрашивай, просто он считает тебя клевым чуваком. Это цитата. «Сид — клевый чувак». Может, потому, что ты так молодо выглядишь. Может, запомнил, как ты с ним обсуждал его любимых горлопанов.

— «Мозговой оргазм», панк-группа из Чикаго. Однажды мой старый приятель прокрутил мне парочку их песен. Не бог весть что. По-моему, они распались.

— По крайней мере, ты знал о такой группе.

— Это был мой самый долгий разговор с Джейкобом — минуты четыре.

— Совсем неплохо. Если завтра он тебе уделит четыре минуты, это будет большое достижение.

— Может, мне взять с собой Грейс? Она знает его гораздо дольше.

— Исключено.

— Почему ты так говоришь?

— Джейкоб ее презирает. Он не может находиться с ней в одной комнате.

— Нет такого человека, который бы презирал Грейс. Разве что настоящий псих.

— Мой сын считает иначе.

— Первый раз об этом слышу.

— Это давняя история. Ему тогда было три года, а Грейс, соответственно, на десять больше. Мы с Элеонорой были уже в разводе, когда Билл Теббетс пригласил меня провести пару недель в его загородном доме в Виргинии. Было лето, и я прихватил с собой Джейкоба. Со всеми маленькими Теббетсами он быстро подружился, но всякий раз, когда появлялась Грейс, он щипал ее или швырял в нее чем попало. Раз схватил игрушечный грузовик и саданул изо всех сил по колену. Вся комната была в крови. Врач, к которому мы ее отвезли, наложил десять швов.

— Я знаю этот шрам. Грейс мне рассказывала о его происхождении, но что это Джейкоб, промолчала. Один, говорит, мальчишка.

— Он сразу ее возненавидел, с первой минуты.

— Наверно, увидел, как ты ее любишь, почувствовал соперницу. В три года дети — существа иррациональные. Слов они еще знают мало, и свою злость вымещают с помощью кулаков.

— Возможно. Но у него это с возрастом не прошло. В Португалии, года через два после смерти Тины, были безобразные сцены. Я купил там домик на северном побережье, и Элеонора на месяц прислала его ко мне. В четырнадцать лет он уже знал все слова, какие полагается. Грейс тоже оказалась там. Она закончила колледж и в сентябре должна была приступить к работе в издательстве «Холст и Макдермотт». В июле она прилетела в Европу, чтобы походить по музеям. Амстердам, Париж, Мадрид. Оттуда она отправилась поездом в Португалию. Мы не виделись больше двух лет, так что нам было о чем поговорить, но тут объявился Джейкоб и устроил ей бойкот. Он бормотал сквозь зубы какие-то угрозы, делал вид, что не слышит, когда она к нему обращалась. Пару раз опрокинул на нее тарелку с едой. Я его предупреждал. Еще что-нибудь такое выкинешь, и я тебя отправлю назад к матери и отчиму. И он выкинул, и я отправил его самолетом в Америку.

— Что он сделал?

— Плюнул ей в лицо.

— Господи.

— Мы втроем нарезали овощи к ужину. Грейс сказала что-то малозначительное, уже не помню что, но Джейкоба это задело. Он размахивал ножом перед ее носом и называл сучкой и идиоткой. Тут она вспылила, а он плюнул ей в лицо. Слава богу, не пырнул ножом.

— И с этим человеком я должен вести душеспасительные беседы? По-моему, ему надо дать хорошего пинка под зад.

— Боюсь, у нас этим и кончится. Так что лучше езжай к нему ты.

— А после Португалии были еще эксцессы?

— Нет, я делал все, чтобы их пути не пересекались. Пока они не видят друг друга, в мире как-то немного спокойнее.{13}

В субботу Грейс не работала, и когда я утром уходил из дому, она еще спала. Я решил не говорить ей о телефонном разговоре с Траузе и обещании наведаться в клинику «Смизерс» — пришлось бы упомянуть Джейкоба, а мне не хотелось ворошить прошлое. Мы пережили трудные дни, и сейчас малейшая провокация могла нарушить хрупкое равновесие, которого мы с таким трудом достигли. Я оставил на кухонном столе записку, что собираюсь походить в Манхэттене по книжным магазинам и к шести вечера вернусь. Одной ложью больше. Хотя в данном случае это был не столько обман, сколько желание оградить ее от неприятностей и не пустить посторонних, вместе с горькими воспоминаниями из ее прошлого, в наше маленькое пространство для двоих.

Реабилитационная клиника «Смизерс» помещалась в огромном особняке, ранее принадлежавшем бродвейскому продюсеру Билли Роузу. Это был образчик старой нью-йоркской архитектуры, дворец из известняка, выстроенный в эпоху, когда денежные мешки выставляли напоказ свои брильянты, цилиндры и белые перчатки. И надо же было такому случиться, что его обитателями стали отбросы общества — наркоманы, алкоголики, преступные элементы. Он сделался перевалочным пунктом для заблудших душ. Признаки постепенной деградации уже проглядывали, хотя огромный холл, выложенный черно-белой плиткой, и витая лестница с перилами красного дерева еще напоминали о былой роскоши.