Книга Арена - Никки Каллен

— Кай, это ты? — крикнула она звонко, сквозь радио. — Мы в ванной, иди к нам, у нас тепло и пахнет жасмином.

Кай привалился к косяку двери, потому что на секунду разорванное, отданное сердце напомнило о себе — от счастья заныло, как в непогоду раненая рука; а потом он забыл и Тёмную Башню, и звезду Энджи — он дома, он дома.

SAVE A PRAYER

Однажды класс Макса вывезли на экскурсию в один из самых знаменитых мировых музеев, что находился всего лишь в соседнем городе, готическом, полном католических церквей и ранней весны; голые узловатые ветви и чёрные вороны на них, словно из фильма «Омен»: что ты сделал для дьявола; но даже родители большинства детей в музее и в городе никогда не бывали и не собирались: а что там делать? Там же нет шахт… Автобус шёл долго-долго, все заснули, все проснулись, наелись всякой детской дряни: чипсов со вкусом икры, кириешек с запахом бекона и чеснока, шоколадных батончиков — нуга, карамель и фундук; кого-то даже начало тошнить, и ещё два раза остановились в туалет: мальчики направо, девочки налево; и только потом приехали. «Дети, не разбегайтесь», — пронзительный в весеннем холоде голос учительницы, просто как телевизор, когда спать хочется, с ток-шоу; а потом был музей — много-много картин, статуй, оружия, дети никак не понимали, несмотря на все усилия экскурсовода, что тут клёвого. И только Максу все нравилось — город, полный ворон и католических церквей; и «Омен» он обожал; и был католиком; а в его городке только приход в трех километрах и лишь по воскресеньям, с бабушкой на старом белом кадиллаке; про многие картины он знал из книг; а потом он вдруг увидел Рене Дюрана де Моранжа, одного из основателей своего рода, героя битвы при Креси, в момент самого боя: Рене обернулся, призывая солдат идти за собой, лицо его, на фоне тумана, пыли, флага, — яркое, словно удар молнией, фамильные серые глаза сверкают, светлые волосы рвет ветер, щека рассечена, кровь стекает к губе и ниже — на почерневшие в бою доспехи, а в руке у Рене тяжёлый меч, огромный, как каменный мост, с гербом и инициалами; Макс знал, какой он тяжёлый, у них в семье этот меч сохранился, несмотря на все смены династий и революции, вместе с библиотекой и портретной галереей. Этой картины Макс никогда не видел, дома в галерее висел приблизительный портрет Рене — чёрно-белый, из какого-то фрагмента книги по истории, написанной после битвы примерно два года спустя. Макс оглянулся — его восторга никто не заметил, класс уже ушёл далеко вперёд, во фламандские залы, а Макс всё никак не мог заставить себя сдвинуться с места; картина его заворожила, точно цыганка; люди стали натыкаться на стоящего в благоговении мальчика, стали тоже смотреть на картину: ага, рыцарь, окровавленный, но рвётся в бой, кто художник? Гм… неизвестный какой-то, датирована концом восемнадцатого века, видно, кто-то из романтиков вдохновился; гм… время-время, смотреть дальше, за билет уплачено, а ещё два этажа… гм… отойди, мальчик, мешаешь проходу. И бежали дальше — к Рафаэлю и прерафаэлитам, к наброскам Леонардо и Сальвадора, к импрессионистам и модернистам; а Макс так и простоял возле картины всю экскурсию, его насилу отыскали служители вместе с учительницей. «Пока, Рене…»

— Бабушка, а ты знаешь, что в городе, в музее, есть портрет Рене Дюрана де Моранжа? — они ужинали, бабушка сидела у камина в своём любимом кресле — огромном, белом, мягком, как снежная гора, ноги на скамеечке из красного дерева, на коленях одновременно кот, книга и чашка с какао.

— Конечно. Мы даже пытались её купить с Евгением, — то есть с дедушкой Макса, — но нам отказали: мол, народное наследие, музей не торгуется…

— В смысле они заломили цену?

— Невероятную. Как на сахар во Вторую мировую. Спекулянты. Картина даже четверти суммы не стоит. На неё даже никто не смотрит в этом музее. Художник неизвестен — какое же это народное достояние? Если бы это был Делакруа хотя бы… — бабушка фыркнула в чашку. Романтиков она не ценила. Вот Вермеер… Максу тоже стало жалко, что музей не продал картины — и что бабушка с дедушкой не купили, не постояли до конца за своё наследие. Макс бы сейчас ходил в портретную галерею и смотрел на Рене, набирался сил и вдохновения, и жизнь не казалась бы такой невыносимой.

Когда-то у Дюранов де Моранжа было всё: богатство, и власть, и слава, и милость королей. Потом случилась революция; они воевали на стороне монархии и спасались в других странах, где тоже случались революции и где Моранжа опять выступали на стороне монархии; пока прапрадед и прапрабабушка Макса не уехали в страну, где монархии не было никогда, а только демократия и деньги; деньги, по счастью, у них водились; Дюранам разрешили построить замок на вершине горы — точь-в-точь по планам их родного, но разрушенного; милая причуда, загородное поместье: чёрный камень, красный кирпич, гаргульи под окнами, колонны, арки; огромный сад, множество лестниц, башни и залы, в которых никто не танцевал; камины, которые никто не разжигал; огромная иллюзия, сказка, замок для двоих. Правда, инженеры осмелились на новшества, канализацию например. Дюраны не возражали. У подножия горы через несколько лет вырос посёлок — недалеко нашли золото. Золото закончилось, нашли уголь, провели железную дорогу; посёлок рос и превратился в небольшой городок. Замок возвышался над городком, как феодальный, со старинного часослова. Прадед — Ги Дюран — обожал охоту; вокруг замка стоял лес Спящей красавицы, диких зверей там водилось много, поэтому замок стал его постоянным местом жительства. И пришлось покровительствовать городку — прадед дал денег на капитальный ремонт школы и детского отделения в больнице. Дедушка и бабушка Макса — двоюродные брат и сестра, Евгений и Мария Евгения, — родились и выросли уже в замке. В часовне замка они и повенчались. В замке у них появились дети: Макс, не сам Макс, а его дядя, и мама Макса — Марианна.

На роды акушерку и врача вызывали из городка. Часто в городок спускались слуги — за покупками и на танцы, да и дети прислуги учились в городской школе. Но сами Дюраны в городке почти не бывали. Дюраны де Моранжа были красивыми и надменными. В городке шептались, что и сумасшедшими к тому же, — ещё бы, столько веков не работать, а лишь воевать, развлекаться и жениться только друг на дружке. Они словно жили в своем измерении, где ценности были другие и грехи другие; они маги, колдуны, а правила смертных — не для них, не по размеру. Макс, который дядя, и его сестра Марианна учились в дорогой частной школе, а потом в дорогом университете; Марианна — на искусствоведа, Макс — на математика; слухи о них ходили по всему студенческому городку. О том, что они любовники, хоть и брат с сестрой, «Мечтатели»; одна половина университета, женская, была влюблена в Макса, другая, мужская, — в Марианну, но они встречались только друг с другом, друг с другом ходили в кино, в кафе, в клубы, носили одну одежду и сидели в библиотеке рядом. И за руки держались. Гадость…

А после университета случилась трагедия — Макс разбирал ружьё; он, как его дедушка, любил охоту; ружьё было новое, тугое и выстрелило ему прямо в лицо — прекрасное, тонкое, белое, светившееся в темноте, словно перламутр. В соседней комнате был знакомый Макса, он собирал рюкзаки, вбежал, перекрестился и держал дверь, чтобы мать Макса не увидела этого ужаса багровых рек. От горя по сыну через год скончался отец Макса — что-то с сердцем, а ещё через год случилась совершенно странная история — словно из Диккенса или Бальзака. Марианна куда-то уехала, потом за ней последовала её мать, но вскоре вернулась; да не одна, а со свёртком, коляской, роскошными игрушками; в свёртке лежал Макс, названный в честь дяди. А Марианна так и не вернулась.