Книга Заклинатель драконов - Ян Сигел

Не знаю как, — ответил Уилл. — Гэйнор кажется, что она читала что–то об этом в одной из старинных книг, только она не помнит в какой.

Желаю вам успеха, — сказал Рэггинбоун, — если таковой возможен. Не спешите. Следите за Ферн. Я должен на некоторое время отправиться на юг…

Я думал, вы будете нам помогать, — прервал его Уилл.

Вот именно поэтому я и ухожу, — ответил Рэггинбоун. — Как и Гэйнор, я думаю, что надо порыться в памяти, вспомнить что–то давно забытое. Эти поиски могут меня далеко завести. Я буду думать о вашей идее и постараюсь что–нибудь найти, если удастся. Вернусь, когда что–то получится.

А как же Ферн? — немного растерянно спросил Уилл.

Все это ради Ферн. Повторяю — берегите ее. Будьте крайне осмотрительны. С вами останется Лугэрри.

Уилл засыпал Рэггинбоуна всевозможными вопросами и умолял ответить на них или хотя бы что–то объяснить, но того невозможно было убедить. Он зашагал к главной дороге, а Уилл и Гэйнор пошли в клинику, в то время как Лугэрри осталась терпеливо ждать их у дверей.

Маркус Грег поднялся со стула, как только они вошли в комнату Ферн. Уилл был погружен в свои мысли и не сразу понял, что Маркус начал произносить заранее заготовленную речь. Он выглядел смущенным, ошеломленным и явно испытывал неудобство от принятого им решения.

—Я не могу это вынести, — сказал он. — Не могу просто сидеть здесь, уставившись на нее, день заднем, не будучи в состоянии хоть что–нибудь сделать.

—Прошло всего четыре дня, — пробормотал Уилл, но Маркус, не обращая на него внимания, продолжал: — Бездействие доводит меня до безумия. Оставалась минута до нашей свадьбы, а вместо свадьбы — это… Я не могу с этим смириться. Знаю, что не должен этого показывать, но в глубине души я очень чувствительный и просто не могу выдержать. Я возвращаюсь в Лондон. Мне нужно отвлечься, мне нужна работа, мне нужно как–то пережить это время. В противном случае я впаду в апатию и мрачность, не принесу ни малейшей пользы никому, а меньше всего буду полезен Ферн. Я буду звонить каждый день. Я хочу знать, если у нее хотя бы дрогнут ресницы…

Если?.. — спросил Уилл.

Когда. Господи, я хотел сказать «когда у нее дрогнут ресницы».

«Он даже не покраснел», — подумала Гэйнор.

—Слушайте, если понадобится моя помощь, только скажите. Позвоните — и я немедленно примчусь. Но нет никакого смысла в том, чтобы я болтался здесь до бесконечности, как какой–нибудь бедолага, ждущий на остановке автобуса, который давно отменили.

—Да, — холодно сказал Уилл. — Смысла нет.

— Я знал, что вы поймете. Скажете об этом вашему отцу? Это было чертовски трудное решение, но его надо было принять; Жизнь должна продолжаться, хотя звучит это банально. Нельзя бесконечно жать на кнопку паузы. — Он протянул руку Уиллу, поцеловал Гэйнор, остановил–долгий,, взгляд на Ферн. Затем ушел. Вместе с ним ушло ощущение суеты, ив комнате воцарилась могильная тишина.

— Остались только мы, — сказал Уилл, не принимая во внимание отца.

Они почувствовали свое одиночество.

Глава шестая

де–то в центре Лондона, на одной из боковых улочек стоял магазин, который никогда не открывался. Улочка была такой узкой, что ее скорее можно было бы назвать проходом. Там не проезжали автомобили, а верхние этажи домов нависали над нижними, оставляя наверху только узенькую голубую полосочку неба, которая зигзагом очерчивала края крыш. Место это называлось Селена Плейс. Здания, по большей части обветшалые, являли собой следы прежнего хорошего архитектурного происхождения, кое–какие из них подверглись даже реконструкции. Внутри эти дома были набиты крутыми лестницами и беспорядочно разбросанными комнатами. На верхнем этаже одного из домов помещался клуб, где люди выпивали и беседовали о литературе, в нижнем этаже другого дома, для доступа в другой клуб, надо было знать пароль. Магазин с видеокассетами специализировался на порнографии, букинистический магазин торговал ежегодниками, а кошерный бар — сандвичами с соленой говядиной.

Магазин, который никогда не открывался, был зажат между книжным магазином и почти развалившимся домом, опасным для проживания людей. В закрытом магазине было узкое окно с тусклым стеклом, таким грязным, что сквозь него вряд ли можно было хоть что–то разглядеть. Над ним свисал козырек, напоминающий викторианскую шляпку из тех, что скрывали лицо своей хозяйки от посторонних взоров. За окном хотя и с трудом, но можно было увидеть какой–то стол, пару безделушек и на заднем плане занавески с давно выцветшей вышивкой. Еще там была полка с тряпичными птицами, полинявшими от времени.

Никто не знал, чем в действительности торгует этот магазин. Замызганное стекло двери показывало внутри очаг за решеткой. Ни на какие стуки, ни на какие призывы сквозь эту дверь не отвечали. Никто туда не входил, никто и не выходил оттуда, хотя там жил кот, будто поеденный молью, с половинкой уха, отгрызенного в битвах, чей хозяин был признан невидимкой. Соседи этого хозяина были слегка заинтригованы, но не любопытствовали, никто из них не мог припомнить времени, когда этого магазина не было, и их сдержанное отношение к нему было неотъемлемой деталью сценария местного образа жизни, одновременно уважительного и индифферентного. В Сохо король в изгнании и нищий могут жить бок о бок, и никто не задаст им бестактного вопроса. В четверг, ранним утром, к дому подошел человек и тихонько постучал в дверь. Невозможно сказать, чем этот стук отличался от других, но спустя несколько долгих минут дверь чуть приоткрылась, на щелочку, будто внутри она была на цепочке. Сквозь это отверстие не было видно лица, не было слышно голоса, хотя визитер, разумеется, что–то сказал, возможно, в ответ на вопрос изнутри. В это время вокруг было много людей: бородатый молодой человек в книжной лавке, скинхед с серьгой в ухе за прилавком магазина видео, очередь за сандвичами с соленой говядиной. Однако никто не обратил никакого внимания на эту сцену. Дверь закрылась, цепочку, видимо, сняли. Когда дверь снова открылась, изнутри, из темноты высунулась рука, она схватила визитера и втащила его в дом. Рыжий кот, встревоженный столь необычным действием, нырнул в разрушающийся дом.

Произошло почти революционное событие, но тем не менее инцидент прошел на удивление незамеченным, потенциальные свидетели смотрели в другие стороны, суета древнего города поглотила его, волны сомкнулись, и даже рябь не возникла. Селена Плейс занимался, непотревоженный, своими делами.

Внутри визитера провели сквозь пыльную комнату, забитую мрачной мебелью, затем по длинному неосвещенному коридору к винтовой лестнице. Внизу другая дверь распахнулась с протяжным скрипом, который прозвучал, как тревожный человеческий голос, и гость вошел за своим пока еще невидимым хозяином в подвальную комнату.

Дневному свету позволено было проникать в помещение только через прорезь окна, расположенного в стене высоко у потолка, остальное освещение исходило от желтоватых электрических лампочек под потрепанными абажурами. Повсюду, на разных выступах стояли свечи, воск от которых накапал в блюдечки и был там забыт. Стены прятались за рядами книг, которые казались более древними, чем сама древность, среди них были триллеры, давно вышедшие из моды, мелодрамы и назидательные истории, написанные забытыми викторианскими писаками. Иногда в просветах между книгами виднелись куски кирпичной стены, кое–где оштукатуренной, кое–где с вывешенной на ней коллекцией репродукций, одновременно и аморальных, и ужасных: женщина в кринолине застенчиво приподнимает юбку, чтобы показать расщепленное копыто; на другой к груди женщины жадно присосался чертенок с когтями; на третьей — спина обнаженной девушки, которая смотрится в ручное зеркало и видит там отражение в виде злобной обезьяны. Груда стульев заполняла один конец комнаты, в другом ее конце стоял стол, замусоренный принадлежностями для опытов алхимика. Там были среди прочего бунзеновская горелка, несколько реторт разных форм и размеров, все — покрытое пылью пренебрежения. В углу таился шкаф, в нем визитер увидел голубого фарфорового зайца, нимфу в стиле арт–де–ко, зеленый стеклянный шар, обвитый рыбацкой сетью, лягушку, вырезанную из нефрита, с золотой короной на голове и с хрусталиками глаз.