Книга Занавес молчания - Андрей Быстров

Шерман вспоминал прибытие. В штормовую погоду катер подкидывало на волнах, как скорлупку, из сорока кандидатов в заключенные тридцать пять с зелеными лицами хватались за фальшборта и мужественно преодолевали тошноту. На причале их встретил гориллоподобный персонаж в черном комбинезоне, с резиновой дубинкой в руках. Самого персонажа легко было представить в восемнадцатом веке, а вот комбинезон и дубинка относились к более цивилизованным временам.

– Меня зовут Петр Ямщиков, – прорычал он. – Я комендант крепости и полный хозяин здесь. Я распоряжаюсь вашей жизнью и смертью. Называйте меня вежливо – Петр Васильевич, а не то…

Он выразительно хлопнул дубинкой по раскрытой ладони. Каждый понимал, что это всего лишь игра, купленная, кстати, за немалые деньги, но всем было изрядно не по себе. Возможно, сказывалась болтанка на катере, да еще оторванность от мира: сотовые телефоны пришлось утром оставить в агентстве после коллективной беседы с психологом, названной почему-то «проверкой на экологичность». Потом психолог раздал анкеты, но такое развитие событий Шерман предусмотрел и заполнил свою анкету соответственным образом.

Мрачный замок Штернбург нависал над берегом острова гигантской тяжкой скалой. Отреставрированной выглядела только нижняя часть юго-западного крыла, куда и повели добровольных узников шестеро конвоиров под командой Ямщикова.

Перед массивными деревянными воротами Ямщиков остановился и махнул дубинкой вправо.

– Там ваши камеры. Еда три раза в день, прогулки после обеда. Захотите что-нибудь написать, требуйте бумагу и карандаш. Баня через два дня на третий, приспичит в сортир – стучите. Больше прав у вас ни­каких. Марш!

Черные надзиратели погнали искателей очищения за ворота, выдали номера (их полагалось носить на рукаве) и начали развод по камерам. Пока шла эта процедура, Шерман мысленно нарисовал себе проекцию крепости. Получалось, что все камеры плюс (по максимуму) хозяйственные помещения, кухня, баня, склады, секция для персонала и так далее могут занимать от силы десять процентов общего объема. А остальные девяносто?

Шермана, как заключенного под номером шестнадцать, заперли в камеру с тем же номером, в середине коридора. В узкое зарешеченное окно под самым потолком не проскочила бы и кошка. Обстановку помимо стола составляли неструганая лежанка с туго свернутым ворсистым одеялом и неуклюжий табурет. В углу стояла бочка с водой, к ней была прикована цепью оловянная кружка. Наверное, все восстановлено по документальным источникам…

Принесли завтрак – овощи, рыбу, картофель. «Аскетично, но полноценно», как и было обещано в сопроводительном тексте к фотопроспекту… Многие ли позавтракают после катера? Сам Шерман ничуть не страдал отсутствием аппетита.

Он простучал стены (толстые, не пропускают ни звука) и придирчиво изучил конструкцию дверного замка. Нетрудно будет открыть: у Шермана имелась многофункциональная отмычка изменяемой конфигурации, и не только она. По коридору иногда проходил надзиратель, но вряд ли он воспринимал свои обязанности всерьез. Зачем пытаться бежать людям, которых и так выпустят, стоит только нажать заветную кнопку? Зачем охранять тех, кто сам рвался в тюрьму? Для декоративного антуража, конечно, надзиратель и проходит изредка по коридору, позвякивает ржавыми историческим ключами.

После обеда узников-волонтеров выводили на прогулку группами по десять человек. Шерман-Комлев, номер шестнадцать, был во второй группе. В тюремном дворе, окруженном высокими стенами, росла или тихо умирала чахлая бурая трава. Разговаривать не разрешалось, движение по кругу, смотреть в затылок идущему впереди. Десять минут – и в камеру. Из тюремного двора, замкнутого со всех сторон, Шерман ничего интересного не увидел.

За день он узнал о Штернбурге ровно столько, сколько знал до приезда сюда. Откуда ни посмотри, Штернбург – то, за что себя выдает. Старинный замок, ныне туристический аттракцион, и всё.

Шерман наметил побег примерно на полночь. Нужные приспособления были хитро упрятаны в поясе; Шерман извлек маленькое зеркальце, прикрепил его к подушечке указательного пальца и через клетку-кормушку заглянул в тускло освещенный коридор. Никого. Шерман отомкнул замок, выскользнул в коридор и запер за собой дверь.

В конце коридора, за сводчатой аркой он услышал приглушенные голоса. Осторожно подкравшись поближе, он снова воспользовался зеркальцем. Четверо в черных комбинезонах играли в карты в рекреационном холле с мраморным камином, неспешно потягивали пиво. Шерман, как привидение, скользнул мимо в незапертую дверь. Там была просторная безлюдная кухня, а за ней еще один, донельзя захламленный коридор. Из трех глубоких ниш справа две служили кладовками для инвентаря, а в третьей виднелась низкая дверца с приколоченной фанерной табличкой. Сделанная по трафарету грязно-красная надпись гласила:

«НЕ ВХОДИТЬ! ВОЗМОЖЕН ОБВАЛ».

Возможен или невозможен, но Шерман как раз и намеревался войти. Сорокаваттные лампы давали достаточно света, чтобы разобраться в устройстве замка. Сложнее, чем замок в двери камеры, но ничего особенного. Шерман открыл его за четыре с половиной минуты.

Из кромешного мрака за дверью, распахнувшейся с противным стоном несмазанных петель, потянуло сыростью. Шерман достал миниатюрный фонарик, сдвинул переключатель. Узкий луч пополз по замшелой стене, вспугнул пауков.

Шаткая железная лестница сбегала вниз, в наклонный тоннель. Преодолев ее до конца, Шерман угодил в лабиринт. Одинаковые коридоры ветвились, как в старой компьютерной игре «Вольфенштайн». Шерман выбрал направление наугад; он шел, не забывая процарапывать отметины на стенах там, где коридоры пересекались или расходились.

Через полчаса подземных скитаний, победив еще несколько запертых дверей (похоже, с восемнадцатого века не открывавшихся), он очутился на дне шахты. В эту шахту с четырех сторон выходили четыре коридора. Лестница вроде той, с которой Шерман начал исследование лабиринта, вела круто вверх. Шерман решил отложить коридоры на потом и поднялся по лестнице до горизонтальной решетчатой трубы, приведшей к очередной двери.

Эта дверь, круглая, с блестящим штурвальчиком в центре, напоминала люк на подводной лодке. Сложный замок и сигнализация задержали Шермана минут на двадцать, потом он покрутил штурвальчик против часовой стрелки, и тяжелая, обладающая немалой инерцией дверь отъехала назад и вбок. Фонарь здесь был не нужен, Шерман погасил его.

Он стоял на упругом, словно резиновом полу куполообразной комнаты, освещенной красноватыми лампами в овальных плафонах. Пол комнаты был выстлан пружинящим покрытием лишь по краям, а центр занимала врезанная в блестящий металл прозрачная плита. Очевидно, она служила чем-то вроде обращенного вниз окна. Над плитой-окном на подвижных кронштейнах были установлены под различными углами видеокамеры всевозможных модификаций, не менее десятка, и все они смотрели вниз. Вдоль стен тянулись ряды выключенных мониторов, микшерских пультов с многочисленными индикаторами (ни один не горел), стойки со стационарной аудио– и видеоаппаратурой. Возле распределительных и коммуникационных щитов помещались панели с кабельными разъемами, дальше мерцали огоньки систем сигнализации над сейфами. Четыре кресла, подвешенные на жестких стальных рамах к чему-то вроде фермы портального крана, обладали многочисленными степенями свободы, то есть могли по-разному перемещаться и крутиться.