Книга Научи его плохому, или Как растлить совершеннолетнего - Каролина Клинтон

«Не стой, давай выбираться», – нетерпеливо подопнул меня голос.

Я помотала головой и уяснила две печальные для себя истины: ближайший берег повсюду, куда хватало глаз, представлял собой отвесную высоченную стену. Не взобраться. А противоположный берег был далеко. На горизонте виднелся ажурный мост, там ездят машины, там люди, но до него также надо еще добраться. «Так добирайся, чего стоишь? – резонно сказал внутренний голос. – Кроме тебя никто тебя не спасет, кладбище безлюдно, а я уже есть хочу! Давай, родная, лапками-то дрыгай!»

Я кивнула и поплыла вдоль берега. Вернее, только я устало сделала пару гребков, как сверху просвистел увесистый гранитный каменище и даже почти в меня попал. Во всяком случае, предплечье ожгло невыносимой болью.

– Мама!!! – закричала я и погребла от берега с такой скоростью, что, не сомневаюсь, побила все олимпийские рекорды. Движения рук просто сливались от быстроты, окрашенная моей кровью вода бурлила, и не прошло и полгодика, как я выбралась на пляж противоположного берега. Выбралась, без сил свалилась на песок, и приготовилась все же помереть. Ибо ни ногой, ни рукой после такого заплыва я двинуть просто не могла.

Молодняк, отдыхающий неподалеку, помялся, после чего все же направился ко мне.

– Слышь, ты чё, бухая? – вопросил меня тощенький пацанчик.

– Сам такой, – утомленно буркнула я.

– Ты чё грубишь?

– Дай помереть спокойно, а? – очень по-человечески попросила я.

– Вроде и правда не бухая, – вынес вердикт крепкий, коротко стриженный парень и спросил: – А чего в одежде-то тогда плавала?

– Да меня как-то не спросили, – поведала я ему.

– Слышь, ты и правда, чего грубишь? – осуждающе сказал третий парень. – Мы же к тебе по-человечески, видим, что хреново тебе, да и рука вон поранена. Может, тебе помочь? В больницу там отвезти?

– Лучше д-домой, – дрожа от холода, отозвалась я. – Правда, парни, если вам не т-трудно, отвезите меня домой, а? Я на Кирова живу. Тысячу вам заплачу, если от-твезете.

– Да иди ты, – обиделся бритоголовый. – Я тебе что, таксист?

«Ну вот, не могла ты к нему по-человечески, что ли? – окрысился на меня внутренний голос. – Вот где сейчас машину брать будем? Кто тебя, чучундру мокрую, в машину посадит?!!»

Я закрыла глаза и приготовилась помереть, так худо мне было. О том, чтобы встать и пойти дальше себя спасать – не могло быть и речи.

Тем временем неподалеку взрыкнул мотор, молодняк быстренько собрал свои вещи с пляжа, и я неожиданно услышала:

– Слышь, красавица, тебе что, отдельное приглашение надо?

Я открыла один глаз, недоуменно посмотрела на бритоголового, восседающего за рулем Рэндж Ровера и отозвалась:

– Так ведь ты сказал, что ты мне не таксист!

– Верно, – кивнул он. – За деньги девчонок не вожу. Садись давай, и не выкобенивайся.

Я тут же птичкой вспорхнула с песка, откуда только силы взялись, втиснулась четвертой на заднее сидение, кое-как прикрыла дверь и принялась горячо благодарить:

– Ой, ребята, вы даже сами не представляете, как вы меня выручили! Да если бы не вы…

– Ой, да ты сама не представляешь, как тебе повезло, что ты сейчас на мокрую кошку похожа, – передразнил меня бритоголовый. – Да если бы ты была чуток посимпатичней – уж мы бы тебя приласкали! Правда, парни?

– А то! – заржали они.

– Ой! – пискнула я, постаралась отодвинуться от них и всю дорогу молчала как партизан на допросе, настороженно следя – не собираются ль они все же, вопреки обещанию, меня эээ… приласкать?

Как выяснилось, привлекательность свою я все же переоценила, парни спокойно довезли меня до дома, не обращая на меня ровно никакого внимания, высадили у кованных ворот и на прощание посоветовали:

– Слышь, в следующий раз плавай в купальнике.

– Или без оного, – противно засмеялся тощенький.

– Ага, щаз, – буркнула я и пошла во двор. Джип побибикал мне на прощание и унесся. А я сделала пару шагов по двору и замерла.

Около своего крайслера стоял Дэн. Лучи закатного солнца вычерчивали его сильное тело на фоне неба, ложились отблеском на безумно красивые черты лица, ветер трепал темные пряди волос надо лбом, а глаза его холодно смотрели на меня в упор.

– Эээ… здравствуй, – нервно поежившись, пискнула я.

Он молча рассматривал меня, словно какую-то букашку.

– Знаешь, а у меня проблемы были, – торопливо принялась вещать я. – В речку упала, парни меня и подвезли.

Он так же с каменным лицом продолжал на меня смотреть.

– Ну перестань, а? – жалобно сказала я.

И тогда он все же пошевелился. Лениво достал из кармана карту-ключ от моей квартиры, аккуратно положил ее на край клумбы и…

– Эээ, ты куда? – заволновалась я.

… сел в крайслер и, не глядя на меня, поехал со двора прочь.

– Да погоди ты, я все объясню! – закричала я в приоткрытое окошко, вприпрыжку несясь за машиной.

Он даже не посмотрел на меня. Стекло плавно поднялось, Крайслер прибавил скорости и унесся, увозя парня моей мечты.

Я добрела до клумбы, села на нее и заревела.

Черт возьми! Меня сегодня почти отравили, утопили и убили камнем. Я еле живая добредаю до дома, и тут Дэн от меня уходит.

– Так тебе, бесстыдница, – сухо проговорила Августа Никифоровна, проходя мимо меня. – Парень ее тут с собаками ищет, лица на нем нет, а она с хахалями на джипах веселится.

Я вскинула на нее глаза, но она уже уходила дальше.

Значит, Дэн меня искал. Августе Никифоровне можно верить. Она у нас во дворе неофициальная глава партии старушек и посему денно-нощно сидит на лавочках, внучонка выгуливает и треплется с товарками.

Я взяла с бортика клумбы ключ-карту, которой касались руки любимого, вспомнила его непроницаемый взгляд и заревела еще горше.

Потом потянулась за сотовым, чтобы позвонить Дэну и только теперь поняла, что сумочки нет. Утопила, вместе с сотовым и ключом от дома.

Я вытерла слезы рукой, встала и побрела к подъезду.

Все люди, что были во дворе, внимательно меня разглядывали, и я ясно видела себя их глазами – грязную, мокрую, всю в крови от раны на руке и всклоченную. Две мамаши в беседке горячо зашептались, глядя на меня. Плюгавый мужичонка с первого этажа, возившийся около машины, посмотрел на меня как на бомжиху и отвернулся.

«Да пошли вы к черту!», – устало подумала я.

Я четко понимала – выжила я сегодня чудом. Я не знаю, кому я сделала чего плохого, но меня определенно пытались убить. Пророчество практически сбылось, мне просто повезло остаться живой!

А любимый меня бросил, даже не пожелав выслушать. Интересно, если меня все же убьют, он будет плакать? Или уронит скупую мужскую слезу и постарается абстрагироваться от того, что уже не исправить?