Книга Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– И куда же вы, товарищ доктор, запропастились? Ни звонков, ни открыток.

– Я ж сказал, что вернусь. Ездил, Тёмыч, за длинным рублем.

– На Север, что ли? – догадался я.

– Не, скорее на Запад, – уклончиво ответил Иволгин, открывая странную бутылку без этикетки.

– На Запад? В Европу или в Америку? – продолжал я допрос.

– Не, у буржуев наши дипломы не котируются. Там делать нечего.

– Все, сдаюсь. Больше гадать не буду.

– Правильно, не надо. Все равно не угадаешь. Сам скажу, но только строго между нами. Понял?

– Понял, конечно. Слово пацана.

– Сербска Краина, – многозначительно сказал Костя, глянув на меня с прищуром.

– В Сербию, что ли? – удивился я.

– Ага, именно туда.

– Погоди… там же стреляют вроде.

– Не без этого. А где стреляют, там врачи нужны.

– Так ты военным врачом поехал? Ну, дела… В госпиталь?

– В полевой госпиталь, если уж быть точным.

– В смысле, на линии фронта.

– Рядом, скажем так. Совсем рядом. На втором рубеже медпомощи.

– То есть если ногу оторвало в бою, жгут наложили, наркоту вкололи – и сразу к тебе. Так?

– Понимаешь вопрос.

– У них своих хирургов нет, что ли?

– Есть, почему нет… Но от хороших профиков не отказываются. Там только три специальности по-настоящему ценятся. Летчики, опытные штабные офицеры да врачи. Хирурги, конечно. Стоматологам там делать нечего.

– Да, дела… Ну, и как?

– Совсем другая работа, конечно. Скорость, специфика. Там не до консилиумов. Сам увидел, сам все решил, сам быстро сделал. Про историю болезни с анамнезом можно забыть. Ну, и ответственность. Мясорубка, одним словом. Врачей не хватает, особенно середняка.

– Сестер, в смысле?

– Ну, сестер там нет почти. Война все-таки. Фельдшеры есть, фронтовые. Эти очень ценятся. Дай-ка посуду, я тебя знатным гостинцем угощу, – сказал он, скосив глаза на бутылку без опознавательных знаков.

– Что это ты за раствор приволок? – поинтересовался я, доставая простецкие граненые стаканы, вполне приличествующие случаю.

– Грушовица домашняя, весьма отменная, – пояснил Костя, открывая бутылку и блаженно потянув носом из горлышка. Разлив напиток, он чокнулся со мною, сказав: – Ну, за то, что встретились, живые невредимые.

Выпили, закусив подвядшим виноградом, который оказался неожиданно хорош с грушевой самогонкой.

– И как это… на войне?

– Да я в окопах-то под огнем не бегал… Странное дело, Тёмыч. Война там локальная, стычками. И при этом ожесточенная такая…

– Гражданская война – всегда такая.

– Да эта еще и религиозная. И вот ведь чего интересно… Грызутся мусульмане с крестьянами, каждые за свою веру. Убивают друг друга без разбора, вешают, насилуют. А ведь у христиан – не убий. Да и в исламе, если убил человека – нет тебе прощения, самый страшный грех. Получается, они вроде против своей веры воюют, а не за нее.

– За землю они воюют, за будущее своих детей, а не за религию, – возразил я.

– Это да, но началось-то все хрен знает сколько лет назад, из-за веры. Во всяком случае, она всегда была на знаменах.

Задумавшись над его словами, я замолчал. И вдруг посмотрел на него другими глазами. Прежний Костя Иволгин навсегда неуловимо изменился, зная и чувствуя такую жизнь, о которой я только слышал. Жизнь, полную ненависти и готовности уничтожать других. Сам Иволгин не испытывал этого чувства, но оно словно впиталось в него.

– Ты, Костя, как туда попал-то?

– Да случайно познакомился с одним рекрутером. Друзья, афганцы бывшие, о нем неплохо отзывались. Загранпаспорт, виза, билет до Белграда. Там в аэропорту встретили – и в расположение части. Поначалу тихо было, а вот потом пахота началась. Столы не простаивали. Осколочные, стреляные, взрывные, ампутации. Ладно, будет об этом. Давай еще оформим, – потянулся он к бутылке. – Ну, а ты чего, все хоронишь?

– Да у нас-то все по-старому. Морг в двадцатой больнице на ремонте, объемы приличные. Да и из госпиталя подкидывают.

Наша беседа круто сменила русло, обратясь к легкой трепотне о том о сем. Я еще много чего спросил бы у Кости о войне, но отчетливо чувствовал, что он не хочет этих вопросов. И правдивых искренних ответов я от него не услышу. А других мне было не надо.

Больше часа нашей беседы пролетели совсем незаметно. Иволгин стал прощаться первым, сетуя на домашние хлопоты и на то, что у него завтра первое после полугода отсутствия суточное дежурство. Пообещав друг другу непременно повторить, мы обнялись, и хирург Костя пропал за дверью лифта.

Лишь только он ушел, волной накатила обычная ночная рутина. Гостеприимно приняв новых постояльцев из рук нескольких бригад перевозки, я решил лечь поспать. Глаза слипались, зевалось, а интуиция говорила, что мертвые гости не побеспокоят меня еще несколько часов. Расстелив на диване, я рывком разделся и плюхнулся в постель. И через минуту уже спал.

Когда проснулся от какого-то странного ворчащего звука, то показалось, что я лег полчаса назад. За окном было темно. Я сел в кровати, протер лицо руками. И вновь услышал это.

«Авкрыл», – как будто сказал кто-то. И раздалось невнятное шуршание, потом зашуршало опять. «Мырвк», – снова донеслось из коридора.

В следующую секунду я застыл, парализованный догадкой. Странные звуки явно исходили от человека, а шуршание было немощным шарканьем. Вырвав себя из оцепенения, вскочил на ноги, метнувшись к выключателю. В ужасе посмотрев на приоткрытую дверь «двенашки», увидел, как в проеме показалось человеческое плечо и голова в формалиновой маске. Сипло вскрикнув что-то полушепотом, я прыгнул в глубь комнаты. Меня мелко трясло, и в башке ничего, кроме паники, не было.

Минуту спустя мне стало понятно, что в коридоре шатается не только тот, край кого я видел. Их было несколько. Дойдя на трясущихся ногах до кухонного стола, я схватил большой нож, боясь даже подойти к двери. И вот тогда… Тогда я посмотрел в зеркало и вместо своего отражения увидел в нем какое-то невнятное пятно. Я стал подходить ближе, когда от зеркала по стене пошли плавные круги, словно мой взгляд был камнем, пустившим рябь по воде. С колоссальным облегчением я понял, что это сон. Да и нож, что я крепко сжимал в руке, вдруг куда-то делся. «Сон, точно сон», – пробормотал я и направился в коридор, борясь с остатками страха.

То, что я увидел, заворожило меня. Человек пятнадцать покойников, в формалиновых масках и с размашисто написанными на руках фамилиями, некоторые с секционными швами от горла до паха, вздыхая и покачиваясь, бродили по коридору, иногда натыкаясь друг на друга. То один, то другой, они издавали гулкие нечленораздельные звуки, пытаясь что-то сказать через пакет.