Книга Женщина-лиса - Кий Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, — сказала она. — Видеть небо — это все равно что видеть дыру.
— Любой может увидеть дыру. Небо? Там нечего смотреть, — сказал Брат раздраженно. В последнее время он стал нетерпимым.
Мать повела мордой в сторону бамбукового забора, в котором была такая дыра, что лиса легко могла бы пролезть в нее.
— Что ты видишь?
— Дыру.
Мать зевнула.
— Нет, ты видишь забор. Ты видишь сад за забором. Но это ты видишь сквозь дыру: это разные вещи.
— Мы смотрим сквозь небо? А что на другой стороне? — спросила я, но Мать снова принялась грызть кость.
Брат фыркнул и вскочил на ноги.
— А я вижу старую сумасшедшую лису — вот что я вижу! И молодую сумасшедшую лису.
Из леса появился Дедушка:
— Время пришло, Внучка.
Я ем размельченный лед с лиановым сиропом. Хоть на мгновение могу забыть о жаре.
На конец моей кисти садится стрекоза. Нет слов, чтобы описать, сколь она красива — как драгоценность богини. Я поднимаю кисть, чтобы поближе рассмотреть ее. Я думаю: «Вот она», но ее уже нет. Не успела моргнуть, как она улетела…
Я перечитываю письмо моей матери.
Онага расчесывает мои волосы.
Я ненавижу срезать цветы, мокрые от росы, но иногда мои служанки приносят их мне.
Светит полная луна. Я ищу на ней следы кроликов. Конечно, жизнь не может быть настолько плохой, если кролики живут в таком необычном месте.
— Стать женщиной не так просто, — сказал Дедушка. — Магия — сложная штука.
— Эта та магия, как у людей? Магия их умных рук? — спросил брат.
— Другая, — Дедушка прижал уши. — Болезненная. Ты уверена в том, что хочешь этого, Внучка?
— Да, — ответила я. Но что я тогда знала? Я знала боль от вонзающейся колючки и боль от потянутых мышц, я помнила порез от ножа на моем плече и боль от прерванной случки с Братом. Но колючки отцеплялись, мышцы переставали болеть, даже корка на порезе отпала, и после нее осталась розовая кожа и новые волоски. Боль не была постоянной. Все это казалось таким маленьким и ничтожным по сравнению с тем, когда я смотрела на Йошифуджи, когда он один сидел на веранде, пил саке и смотрел в темноту.
— Ну что ж… Тогда найди человеческий череп и принеси его мне.
— Что? — воскликнула я.
— А зачем ей череп? — Брат навострил уши, подозрительно косясь на Дедушку.
— Твоя Сестра хочет стать человеком: ей нужны человеческие глаза, человеческий ум. Откуда, по-твоему, она еще их возьмет?
— Если бы это был череп животного, там бы не осталось никаких глаз, — сказал Брат с мрачным удовольствием.
— Если магия работает только так, разве нам всем не нужны человеческие черепа? — спросила я.
— Нет, — ответил Дедушка. — Ты — центр магии. Ты хочешь этого или нет?
— Хочу! Но зачем нам нужен череп? Разве ты не можешь просто… сделать что-нибудь? Что-нибудь магическое?
— Волшебство не получается само собой. Ты хочешь быть человеком? Тогда найди череп. — Он сел на задние лапы и закрыл глаза: тема исчерпана.
Я побежала: между людскими домами, по тропинке в гору.
Где мне найти человеческий череп? Я даже ни разу его не видела. Но я не могла убить человека: даже волк один не смог бы этого сделать, если только человек не маленький и больной. Но мне нужно было как-то найти этот череп.
Весною, еще до того, как приехал Йошифуджи, один крестьянин умер во сне. Я учуяла его смерть в ту ночь, когда убила котенка. Запах смерти все еще стоит у меня в носу, как тогда, когда я подкралась к кустам, росшим у кухонной пристройки.
Было поздно. Ветер изменил направление и подул с другой стороны, из-за дома, и тогда я почувствовала запах смерти: кислый, как пахнут выпущенные кишки, последний тяжелый выдох человека — не внезапный крик, к которому я привыкла (как визжал котенок), но протяжный выдох без последующего вдоха. Наверное, человек лежал у самой стены, раз я это услышала.
На следующее утро остальные крестьяне понесли его в горы. Я следила за ними. Они положили тело в коробку, покрытую оранжевой тканью, и поставили ее на дрова на поляне в лесу. Подошел человек с факелом и поджег дрова с нескольких сторон. Огонь разгорелся почти мгновенно.
Дым был невообразимо густой. Пахло чем-то жирным, как от масляной лампы. Дым жег мне глаза, но я все равно не уходила, хотя была напугана и костром, и воем людей вокруг него. Потом они потушили огонь саке, вытащили кости из пепла и положили их в горшочек. Там был и череп, но он раскололся на части от жара.
Сейчас я шла туда, где зарыли кости этого человека, надеясь найти там то, что мне было нужно. Но там ничего не осталось — даже запаха костра или пепла в мокрой от росы траве. От поляны высоко в горы вела тропинка. Она пахла потом ног одного человека, поэтому я пошла по ней. Возможно, я надеялась на то, что этот человек умер, и все, что мне остается, — это лишь подобрать его череп. Я была тогда слишком молода — я еще ничего не знала.
Тропинка вела к маленькой хижине, стоящей прямо на земле. В некоторых местах с крыши сполз тростник, и от этого она казалась вылинявшей шкурой больного животного. Косяк двери был расколот на две части, вся хижина покосилась, словно от удара. Внутри не было света. Но я слышала, как кто-то поет.
Это был мужчина: от него пахло мочой и грязью, старостью и болезнью. Я подползла к двери.
Пение прекратилось. Я замерла, стоя одной лапой внутри хижины. Теперь я видела глаза, смотрящие на меня из темноты, и блеск — наверное, от стали ножа, который держала невидимая рука.
— В самом деле, лиса, — прохрипел голос, — ты могла хотя бы подождать, пока не остынут мои старые кости.
Я смотрела на него и уже приготовилась умереть.
— Я не причиню тебе вреда, — сказал он, как будто угадывая мои мысли. — Не потому что ты этого не заслуживаешь, нет. Я думаю, я смог бы убить тебя, чтобы ты не крала мой рис. Но уже слишком поздно, я просто не могу заставить себя сделать это. Даже у лис есть карма. Так, может, твоя карма — беспокоить меня. Ты слышала о Будде, лиса? — Металлический блеск оказался кубком, а не ножом, как мне показалось. — Давай говори!
Я осторожно поставила лапу. Никогда раньше человек не говорил со мной. Даже Йошифуджи, когда мы с Братом попались в кладовой, говорил не со мной, а сам с собой.
— Что такое карма? Смех, потом кашель.
— Значит, ты умеешь говорить? За всю мою долгую жизнь ни одно животное не ответило мне, когда я заговаривал с ним.
— Тогда почему ты заговорил со мной?
