Книга Спаситель Петрограда - Алексей Лукьянов

Нюришна слушала с открытым ртом и думала, всерьез это мама, или это свойственный ей мрачный юмор.

— Ма, ты что, и вправду так думаешь? — наконец осмелилась спросить дочка.

— А когда я тебя обманывала? — Татьяна Константиновна даже задохнулась от возмущения. — И ты будешь так жить, я костьми лягу, но будешь.

Всё, это был клинический случай. Если Татьяна Константиновна собиралась лечь костьми — она ложилась. И, разумеется, добивалась своего.

Именно поэтому Аня находилась сейчас в предобморочном состоянии, ибо представила, что ожидает ее. А ожидало ее семейное ярмо, под тяжестью которого вся Аннушкина карьера художника накрывалась большим медным тазом, в котором она, так и не достигнув творческого апогея, будет стирать пеленки, носки, и иногда варить варенье.

Анна готова была идти на скандал. Татьяна Константиновна — аналогично. Но если вы думаете, что скандал в этом благородном семействе явление беспрецедентное, то вы в корне не правы. Две женщины на одной кухне — это уже притча во языцех, а две одинокие женщины — тем паче. Пусть редко, пусть раз в год, но мать с дочкой скандалили, поэтому никакого вреда, кроме пользы, от этого не было. Итак, вот он, скандал.

Но скандала не вышло. Вышел Гена.

Дико красивый, заспанный, но счастливо улыбающийся, как улыбаются люди, обретшие наконец-то смысл существования, Гена с любовью посмотрел на жену и тещу.

— Здравствуйте, милые женщины, — сказал он.

Только теперь Татьяна Константиновна увидела, что рубашка на Гене почти прозрачная. Причем не по причине природной прозрачности материи. Это была не импортная сорочка, а советская кондовая рубаха семидесятого года выпуска, с широченным воротом, только застиранная до полной прозрачности. Плотные льняные волокна истерлись за тридцать лет перманентной эксплуатации вышеназванного предмета одежды. Кроме всего прочего, рубаха была заштопана в самых неожиданных местах самым неожиданным способом, и все пуговицы, кроме двух верхних, отсутствовавших напрочь, были друг другу даже не дальними родственниками, а, скорее, кровными врагами.

Гена обратил внимание, что теща разглядывает его внешний вид как бы даже излишне подробно, и смутился. Спросил:

— Что-нибудь не так, мама?..

— Да нет, Гена, все хорошо, здравствуй. Садитесь, ребята, сейчас завтракать будем.

Ребята уселись, Татьяна Константиновна подала каждому по неглубокой тарелке с омлетом, разлила по стаканам шиповниковый чай и села завтракать сама.

Обещанного три года ждут. Именно поэтому после завтрака Татьяна Константиновна не стала проводить обещанный вчера вечером брифинг на тему «Как жить будете», а нагрузила детей работой по дому, а сама пошла утрясать возникшую жилищную проблему по знакомым.

На это она потратила времени раза в три больше, чем предполагала: ввиду аварии на АТС, Татьяне Константиновне пришлось лично обходить всех знакомых, так или иначе владеющих недвижимым капиталом, но все знакомые жили как-то некомпактно, поэтому нужно было ездить то в Южную слободу, то в обратно в Северную, на которые Заря и делилась. А автобусы ходили худо. Объяснялась транспортная аномалия очень просто. Еще неделю назад в Заре стояла довольно мягкая погода, не ниже пяти градусов. Водители автобусного парка поддались на провокацию природы и однажды, понадеявшись на русский авось, не слили воду.

На следующий день после рокового проступка ударило под минус тридцать. И ровно у половины автобусов порвало радиаторы.

Именно поэтому Татьяне Константиновне пришлось шляться по Заре почти до вечера, но труд ее был вознагражден: одна из ее старых товарок как раз распрощалась с постояльцами, отбывшими в родной Узбекистан.

Забронировав запасной аэродром для своих квартирантов, Татьяна Константиновна пришла к ним (точнее, к себе, ибо фактически квартира Аниной бабушки принадлежала Татьяне Константиновне) домой и предложила довольно удобный для них вариант. Что и говорить, удаленность от рынка имела значение для торгашей, а квартирка, которую Татьяна Константиновна отыскала, была от него буквально в ста метрах, и стоимость постоя тоже оказалась невелика.

Часам к пяти, условившись с постояльцами о переезде в недельный срок, мама пришла домой.

Как и ожидалось, все ее ценные указания были выполнены молодыми лишь на две трети, но неожиданно скорое разрешение жилищного вопроса сгладило это недоразумение.

— Итак, — начала из глубокого мягкого кресла тронную речь Татьяна Константиновна, мать теперь уже двоих взрослых детей, едва посуда после позднего обеда была вымыта и кухня сияла первозданной чистотой, а все трое переместились в гостиную для военного совета, — позвольте, молодежь, я объясню вам, что происходит, поскольку вы еще, как мне видится, не научились адекватно оценивать ситуацию и свою роль в этой ситуации. Что мы имеем…

Две пары преданных глаз жадно смотрели на маму, но вряд ли понимали, что сейчас будет происходить. Точнее, что будет происходить, они понимали, но не догадывались, чем это чревато.

— Сначала о том, что мы имеем в активе, — Татьяна Константиновна перешла на скупой бухгалтерский лексикон. — В активе у нас учитель рисования Анюта Абра… простите, Топтыгина, и ее безработный… кстати, Гена, что вы умеете делать? Только, пожалуйста, не говорите «копать».

— Ни-че-го, — против своей воли выдавил Гена, и комок застрял в его горле, закупоривая собой выход остальным словам.

— Какая прелесть, — в очередной раз восхитилась Татьяна Константиновна зятем. — Продолжим: безработный муж безо всякой специальности Гена Топтыгин, и двухкомнатная бабушкина квартира. Через неделю вы туда переезжаете. Так, теперь пассив. В пассиве у нас работа для Гены. Работы для Гены у нас нет.

— Совсем? — казалось, Гена очень изумлен этим фактом.

— Абсолютно, — без тени иронии ответила мама. — Потому решаем так… — и после грамотно выдержанной паузы мама произнесла: — Завтра утречком, Гена, ты пойдешь искать работу…

— Завтра же воскресенье, — Гена произнес эту фразу почти гневно, но с тем же изумленным выражением на лице, к которому мы уже начинаем привыкать..

— Именно завтра, — повторила теща свою мысль, и Гена умолк, уразумев, что дальнейший спор дорого обойдется. — Я знала, что сумею тебя убедить, — продолжила Татьяна Константиновна, — но это еще не все. Аннушка, оставь нас с Геной наедине.

Анна вспыхнула. Анна возмутилась. Анна обиделась.

Но все же покинула комнату.

— Надеюсь, Гена, этот разговор останется между нами? — брови мамы сложились знаком вопроса.

Гена изобразил знак восклицательный, причем всем своим телом.

— Аня — моя единственная дочь, — проникновенным, почти влюбленным голосом сказала теща. — Живите с ней дружно и счастливо, внуков рожайте, я всегда помогу. Но если ты обидишь Анюту, как когда-то меня обидел ее отец…

Гене показалось, что его протыкают шампуром, настолько тверда и остра была речь мамы.