Книга Покореженное эхо - Михаил Март

Что касается самих участников налета, то они вели себя по-разному. Платон Пелевин – строгий и расчетливый пессимист – нервничал больше всех. Расхаживая по гостиничному номеру, он проклинал себя за то, что поддался уговорам и уловкам фантазера Гортинского и позволил втянуть себя в кошмарную аферу. Он единственный из всех, кто понял, что картины в музей возвращены не будут. Если бы они выполнили заказ музея на надежность системы безопасности, то никто не стал бы поднимать такой шум, отголоски которого разнеслись по всему миру.

Но что проку в том, что Пелевин очнулся от гипноза и увидел все в истинном свете? Ничего исправить он уже не мог, не являться же с повинной в полицию.

Этот вариант математика не устраивал. Закончить жизнь в тюремной камере, пусть и шведской, не лучший выход из положения. Вряд ли Гортинский объявится, как обещал. Нет, он будет выжидать до тех пор, пока положение станет критическим, после чего поставит всех перед фактом и команда будет вынуждена согласиться с его условиями. Собрать вещи и уехать – тоже не выход. В первые дни каждому выезжающему иностранцу будет уделено особое внимание. Попадать в компьютерную базу данных Интерпола ему вовсе не хотелось. Оставалось только ждать. Теперь от него ничего не зависело.

Буквально в трех кварталах от Пелевина в другом отеле жил Павел Назаров.

Он, как и его друзья, смотрел телевизор, ни слова не понимая по-шведски, но вид здания музея, оцепленного полицией, говорил сам за себя. Паша продолжал верить в устроенный спектакль. Может быть, потому, что он был музыкальным продюсером и сам любил устраивать сенсационные шоу, а может, и по другим причинам. Дело в том, что Назаров заметил за собой слежку. На хвост ему села машина, как только он свернул с улицы, где находился музей. В час ночи город пустеет, и заметить за собой слежку не представляло труда. Его сопроводили до самого отеля. И если бы все это не было спектаклем, его уже арестовали бы и он сидел бы перед следователем. Но никто его не беспокоил, Назаров смотрел телевизор и продолжал наслаждаться шоу – беспомощная полиция топчется на месте, а высокие полицейские чины отказываются от комментариев.

Сева Дикой проштудировал законодательство Швеции, сидя с карандашом в руках в отеле, находящемся в другом конце Стокгольма, и пытался выстроить линию защиты. Главным условием обороны он считал безусловное возвращение картин и использование договора, составленного директором галереи. То, что ограбление было всерьез, он уже знал. Многие из его друзей в панике не обращали внимание на детали, но он, как виртуозный адвокат, замечал все и никогда не терял из поля зрения всей цепочки событий. Чем сложнее складывалась ситуация, тем острее работал его ум. Дело в том, что по телевидению показали короткое интервью с руководителем галереи Германом Шверником. Тот выглядел удрученным и растерянным. Неподдельная игра хитроумного шведа говорила о том, что договор с Гортинским всего лишь страховка для обеих сторон. Шверник – соучастник, и, если их схватят, то и его не обойдут стороной. Но какую выгоду можно при этом получить? Сговор! За такое преступление в Швеции каждый из участников получит по двадцать пять лет тюрьмы. В случае сдачи картин и доказательств того, что их команда выполняла заказ дирекции, их вышлют из страны. Но сделать это нужно в течение тридцати шести часов, как и говорил Гортинский. Если в этот срок они не уложатся, то преступление будет признано умышленным, выполненным с корыстными целями и они получат на всю катушку. Все смягчающие обстоятельства станут отягчающими. Сева Дикой мог рассчитывать только на благоразумие недосягаемого Гортинского. Как он решит, так и будет. Одно он никак не мог понять: какой навар с этой аферы они должны получить? А беспокойство вызывали лишь сами шедевры Эль Греко. Они и есть главные улики. Без них никому обвинение предъявить невозможно. Нет картин – нет грабителей. В Швеции из тебя приказания выколачивать вместе с зубами не будут. У полиции нет фактов, вот почему Шверник пошел на сговор. И ему не выгодно, чтобы грабителей взяли в оборот.

Примерно то же думал и Игнат Анисимов. Человек азартный, разбитной, авантюрист по натуре, он становился слишком серьезным и строгим, когда дело касалось электроники или интересов его капиталов. Он не видел интервью со Шверником, но прекрасно понимал, что в полиции сидят не дураки и уж тем более нет профанов среди приглашенных специалистов из Франции и США. Работники музея первыми попадут под подозрение, в том числе и охрана. Человек, смыслящий в электронике, тут же поймет, что сигнализацию музея можно обмануть только в том случае, если ты знаешь принцип ее работы. Сами электронщики в число подозреваемых вряд ли попадут. Их технологию раскрыли бандиты, и страховые компании в первую очередь потребуют многомиллионные иски. Но трезво думающие следователи смогут сопоставить способ отключения сигнализации с отсутствием охраны в комнате наблюдения и поймут, что без руководства музея или охраны ограбление невозможно. Под подозрение попадут два десятка человек, не больше.

При таких масштабах скандала этой двадцатке косточки промоют с особой тщательностью. Приоритет отдадут работникам, связанным с искусством, а не с безопасностью. Вряд ли охраннику станут заказывать пейзажи Эль Греко. Никто с ними связываться не станет. А вот людей, имеющих дело непосредственно с живописью, и хороших специалистов в этой области теневые коллекционеры обязаны знать. На что может рассчитывать Шверник, попадая под колпак спецслужб и Интерпола на многие годы? Выйти на исполнителей заказа можно только через Шверника. По-другому не получится.

Каждый из участников ограбления был человеком незаурядным, и каждый понял, в какую историю влип. Никто и не надеялся, что вот-вот объявится Гортинский и скажет: «Поздравляю вас, господа! Мы своего добились, а теперь пора скидывать маски и идти сдавать достояние мирового искусства властям Швеции».

Нет, конечно, никто на это не рассчитывал. В Гортинском жил фантаст и романтик, он был насквозь пропитан сумасбродными идеями и не сдавался перед обстоятельствами. Как прекрасный психолог, он знал, что каждому надо дать время для полного осознания случившегося и смириться с мыслью, что обратного пути нет.

Игнат тоже считал себя неплохим психологом и не лукавил, признавая, что осуществленный план выходил за рамки ординарности. Никто не говорил о некотором совпадении, происшедшем прошлой ночью. Но Анисимов был уверен, что нет никаких совпадений, а есть продуманные закономерности. Дело в том, что в Стокгольме шел чемпионат мира по хоккею. И когда они поднялись на крышу, заканчивался полуфинальный матч. Через день финал. Вот почему улицы были пусты. И охранники могли смотреть телевизор, а не следить за пультом сигнализации. Через три дня из страны рванут около ста тысяч болельщиков из разных стран. Если принять версию полиции, будто ограбление совершили иностранцы, то таможня, полиция и Интерпол попадут в тупик. Затормозить поток фанатов хоккея, желающих покинуть страну, не удастся. Они паромы разберут на листовое железо. Какие можно сделать выводы? Посчитав все плюсы и минусы, Игнат Анисимов решил, что ограбление галереи относится к категории нераскрываемых преступлений. И главным, по его мнению, был сам Гортинский с его непредсказуемостью и необузданностью. Этот человек не соответствовал образу грабителя-профессионала, которого будут искать спецслужбы всех стран.