Книга Воспоминания выжившей - Дорис Лессинг

И все же, несмотря на все разрушения, я не могу не ощущать за стеной какую-то смутную надежду, ожидание какого-то избавления. И не зря, ибо как раз когда там господствовал полнейший хаос, когда я почти отчаялась обнаружить что-либо, кроме развала и беспорядка, я вдруг оказалась в чудесном месте. Со всех четырех сторон ограждали участок старые кирпичные стены, небо сияло нездешним светом над цветами, над овощными грядками. Морковь, лук, редиска, помидоры, дыни, ягодные кусты… Свежевскопанные грядки, еще не засеянные, отдыхающие. Все ухоженное, все прополото, полито. Я шагала вдоль грядок, представляя людей, для пропитания которых выращивают все это заботливые руки и щедрое небо. Но впереди меня ждал новый сюрприз. Я обнаружила, что под этим огородом находится еще один. Туда вел наклонный проход, лестница… кажется, каменная. Нижний огород располагался непосредственно под верхним, и это наполнило мою душу ощущением комфорта, надежности, устойчивости. Ведь светом, водой, ветром нижний сад обеспечивался не хуже верхнего. И здесь тоже есть ограда из старого кирпича, по которой вьются ползучие розы, наполняющие воздух ароматом. Такие же грядки, такие же растения, плоды, вдоль забора немного гвоздики и резеды рядом с мятой, луком и чесноком. Цветы старые, измельчавшие, но неповторимо милые, обладающие индивидуальностью. Увидела я и садовника, как раз в тот момент, когда услышала тихое журчанье воды: у ног моих струился ручеек, вбегающий в сад сквозь отверстие в нижней части стены. Садовник следил за распределением воды по канавкам меж грядок. Вглядевшись вдаль, я увидела, где рождается ручей. В пяти-шести милях от сада вздымались снежные горы. Холодная талая вода несла в сад ароматы горных лугов. Садовник повернулся ко мне, и я спросила его о той, чье присутствие так же ощущалось в саду, как и ароматы цветов и трав. Садовник улыбнулся, покачал головой и вернулся к работе. Я глядела вдаль, на равнину, на роскошные сады и добротные каменные дома, понимала, что это нижний мир, что он так же надежен и обилен, как и мир верхний, в который мне надлежало вернуться. Я поднялась в верхний сад, вновь увидела старые кирпичные стены, нагретые склоняющимся к западу солнцем. Я брела между грядок, вслушивалась в жужжание пчел, в птичье щебетание, вдыхала аромат мяты. Сколько пищи дает нам земля! Сады внизу, сады под нижними садами, сады вверху — неисчерпаемое, бесконечное богатство, щедрость…

Вернувшись в повседневность, я уперлась взглядом в вялую Джун, воротящую нос от тарелки и от уговаривающей подругу подкрепиться Эмили.

— Должна же она хоть что-то есть! — возмущалась та, взывая ко мне. Джун лишь слабо улыбалась. Эмили резко развернулась и бухнула тарелку на пол прямо перед носом Хуго, который, прекрасно сообразив что к чему, отвернул морду, даже не обнюхав содержимое тарелки. Эмили опустилась на колени возле своего раба, зарылась физиономией в его шерсть и заплакала. Смущенный Хуго повернул голову, нерешительно лизнул хозяйке ладонь. Эмили страдала, рыдала, Хуго жался и мялся, улыбка Джун приобрела печальный оттенок. Я глядела на эту троицу: Джун, страдающая от незнамо каких болячек, безобразный зверь вызывающе желтого цвета и расстроенная молодая женщина. Я сидела рядом с ними и размышляла о многослойных садах за стеной, в тот вечерний час пустой и безнадежной. Я думала о богатствах, припасенных для этих троих и для остальных, им подобных. Трудно было удержать эти мысли о тихих нивах, журчащих ручейках, возделанной благодарной земле, о блаженном мире, сидя в жалкой комнате и вздрагивая от воплей, доносившихся из-за окна, с мостовой, но я эту задачу осилила. Да, легкое веяние тех миров, тех жизней, перевесило, преодолело жизнь «реальную», как будто они, те миры, питали нас и хотели, чтобы мы об этом не забывали. Ветер тех миров колыхал оконные шторы, мы дышали принесенным оттуда воздухом. Когда я подходила к окну, покинув пространство за стеной, на меня накатывала волна сомнений, разум раскачивался и нуждался в опоре, чтобы осознать: да, действительно, то, на что ты смотришь, существует; то, во что ты сейчас окунулась, каждый посчитает нормой.

□ □ □

К концу лета на мостовой роились сотни людей всех возрастов. Джеральд теперь лишь один из дюжины племенных царьков. Среди новых лидеров, между прочим, есть один чуть ли не старик — небывалое явление. И женщина появилась, глава женской группы, постоянно критиковавшая все, что делали мужчины, вообще все, что было связано с мужчинами, как будто поставившая себе это главной задачей. Бродячий хор подзаборных обличителей. Их предводительница прилагала героические усилия, дабы уберечь стадо от разбредания и контактов с мужским полом. Естественно, тут же раздались разного рода нелестные комментарии со стороны посторонних, и не только мужчин. Но проблемы пола отодвигались на второй план более насущными, и женская группа показала себя весьма эффективной, жизнеспособной, внимательной к нуждам друг друга, к детям, щедрой на информацию — остававшуюся своего рода валютой, — не жадной в отношении пищи.

И женская группа всосала в себя Джун.

Произошло это так. Эмили возобновила привычку проводить дни и ночи в другом доме, можно сказать, что ее призвал долг. За ней, надо сказать, неоднократно прибегали оттуда. Она звала с собой и Джун, та внимательно слушала, соглашалась, кивала, но не двигалась с места. Я начала привыкать к мысли, что потеряю вверенную моей опеке Эмили и получу взамен Джун, следить за которой мне никто не поручал. Мне эта девочка нравилась, несмотря на пену подавленности, ползучую вялость, которой она окутывала все вокруг себя, которая одолевала меня и Хуго. Интересно было с ней поговорить — хотя чаще всего Джун просто валялась в углу дивана, свернувшись в комочек или развалившись выброшенной на берег медузой. Правду сказать, мне было бы приятно от нее избавиться. Эмили возвращалась, жарила свою любимую картошку, заваривала драгоценный чай, вбухивала в чашки по десять ложек драгоценного сахара, просвещала Джун относительно происшедшего в коммуне. Джун проявляла живой интерес, спрашивала о Джеральде, обещала «завтра обязательно» туда отправиться — и оставалась на диване. В жизни на мостовой Эмили проявляла себя вулканом энергии. Группа Джеральда разрослась до полусотни человек, живших в коммуне или приходивших ежедневно из своих домов. Эмили постоянно видели рядом с Джеральдом — помощницу, советчицу, источник информации. Я отважилась на то, чего раньше избегала, чтобы не нарушить хрупкое равновесие, не обеспокоить Эмили. Я пересекла мостовую, «дабы убедиться своими глазами» — как будто из окна я не «убеждалась» ежедневно и ежечасно. Так говорили о себе люди постарше, перед тем как, прихватив одеяло и кое-какие пожитки, присоединиться к тянущейся через город ватаге бродяг. Я даже подумала, не вызван ли этот мой визит подсознательным стремлением присоединиться к стае, покинуть город. Соблазнительная идея, надо признать. Она внедрилась в мое сознание, и в борьбе с нею пришлось напрягать все силы. Но в самый первый раз — просто постоять, послушать, что говорила Эмили, что говорили об Эмили. И я поразилась. В который уже раз я удивилась этой девушке. Я циркулировала в этой оживленной, грубой, беспокойной толпе и видела, что буквально все, причем не только из коммуны Джеральда, обращаются к Эмили за новостями, за информацией, за советом. И она всегда в курсе событий. Да, сушеные яблоки в этой пригородной лавке можно приобрести на таких-то условиях. Нет, автобус в эту деревню за двадцать миль никто не отменял, он ходит раз в неделю, следующий в понедельник в десять утра, но подойти на остановку лучше с вечера, да и то придется драться за место… а оно того стоит, там можно дешево разжиться яблоками и сливами. Фермер, который предлагает бараний жир и необработанные шкуры — каждую пятницу на углу такой-то и такой-то улиц… Лошадей продают — то есть выменивают, — сильные, добрые лошади… Кстати, неплохой дом под конюшню, с участком, четыре квартала отсюда, пустует уже который месяц… На лошадь корма в неделю надо… Купить его лучше у… а еще лучше самому накосить травы в парке. В бывшем отеле «Плаза» требуются подсобники на ремонт и изготовление примусов и ламп, оплата готовой продукцией. Зола, конский навоз, компост продаются под виадуком старого шоссе номер… на пересечении со Смит-стрит. Курс лекций «Как самому построить ветровую электростанцию», оплата съестным и топливом… Воздухоочистители, водяные фильтры, обеззараживание земли… наседки-несушки и курятники… точильные камни для ножей… Какой-то многознатец, исследователь городской канализации, обнаружил подземную реку, качает из нее воду (сообщалось где)… Между Икс-стрит и Игрек-роуд отличный растет тысячелистник с мать-и-мачехой, а на Пилдон-вэй какие-то юмористы посадили картофель и забыли о нем, должно быть, откочевали. Эмили знала все это и еще многое сверх того, вследствие чего пользовалась неослабевающей популярностью на кипящей ярмарке людских интересов, аппетитов, страстей и страстишек. Эмили, девица Джеральда — так ее называли чаще всего, к моему удивлению. Отголосок минувшего? Официальная «первая» жена владельца неофициального гарема? Я опробовала этот термин на Джун. «Гарем Джеральда», — бросила я вскользь. Лицо ее чуть оживилось. Да, она слышала это слово… понимает, что оно означает. Видела в кино. Да и вправду у Джеральда гарем… Ха, она, Джун, звезда гарема… «Звезда гарема» потянулась на диване, готовая поднести к губам мундштук кальяна или сочный фрукт с подноса, поданного услужливым евнухом… Сладострастно окинула взглядом свою плосковатую фигурку маленькой старушки, пошевелила пальчиками ног…