Книга Поцелуй на берегу - Кристин Лестер

Николь проснулась и резко села на постели. На часах — без четверти два, у изголовья горит ночник. Ей уютно и тепло в маленькой комнатке на втором этаже в домике Мэри.

Да, здесь Люк ее никогда не найдет.

Господи, как же хочется, чтобы он нашел ее именно здесь!

Утром Мэри как всегда разливала чай и приговаривала:

— Вот поживешь тут на воздухе, поспишь, попьешь деревенского молочка, и станет лучше. А то совсем тощая, как дикая лесная кошка.

Николь улыбалась: такая искренняя забота была ей приятна, хотя и непонятно, почему «станет лучше», если она разъестся на деревенском молоке.

— Сейчас мы с тобой пойдем на базар, ты поможешь мне донести продукты. Мы купим много всего, тебе надо хорошо есть и много спать…

— А Люк, — Николь проглотила ком в горле, так было всегда, когда она вспоминала о нем, — он не найдет меня здесь?

— Люк-то?.. Нет, конечно. Он редко звонит. — Старуха бросила взгляд на мобильный телефон, лежащий на комоде.

Николь заметила ее взгляд и подумала, что надо включить телефон.

Вынув свой мобильный, Николь удовлетворенно кивнула: за последние сутки — восемь пропущенных вызовов от Люка. Сколько было до этого — она сбилась со счета. Что же делать? «Мэри тебе поможет», — сказал отец. Но как?

— Что у тебя там? — спросила старуха.

— А? Телефон. Просто…

— Что?

— Да мне кажется, что ничего у нас не получится с этими деньгами. И вообще…

— Конечно, не получится. Я тебе об этом уже говорила. — Мэри села за стол напротив Николь и внимательно посмотрела ей в глаза. Она явно не решалась начать какой-то важный разговор.

Николь вежливо откашлялась:

— А вы… что-то знаете об этой истории?

— Знаю, девочка, знаю.

— Вам Люк рассказал?

— Да какой там Люк! Он еще глупый, твой Люк. Глупый и наивный. Просто я уже много лет живу в этих краях, вот и знаю.

— Много лет? Но Люк сказал, что ваша родня перебралась сюда совсем недавно…

— Как недавно? Ну лет двести-триста назад. — Старуха рассмеялась, увидев, как вытянулось лицо Николь. — О, мой род пережил не в одном колене всяческие притеснения от англичан… Мы многое повидали, все у нас на глазах прошло.

— Но тогда я ничего не понимаю. Люк солгал мне?

— Может, и солгал. Только не спрашивай зачем, я не знаю.

— Странно. И он никогда ничего не рассказывал мне о себе. Где его родители? Где он жил, как… И вообще! — Николь разозлилась. — Мне уже надоели эти тайны, я устала от них! Как появился этот Голдфилд, так все в нашей жизни полетело кувырком!

— Голдфилд? Это который Мерисвейл?

— А вы откуда знаете?

— А кто ж их не знает! Все знают. Мерисвейлы — жадный английский род, давно породнились с нашим родом, как раз в разгар той самой истории, о которой мне рассказал Люк. Но вы с Люком очень многого не знаете. Я вообще удивилась, откуда это все у него: тут больше половины — чушь. Скорее всего, этот субъект — не настоящий Мерисвейл.

Николь лихорадочно соображала. Дать послушать диктофонную запись? Старуха могла бы многое для себя там почерпнуть. Сказать, что деньги эти нажиты на крови и на войнах? Может, Мэри и сама это знает. А может, знает и гораздо больше… Но это сейчас не главное. Главное, что не давало Николь покоя, это Люк.

— Подождите-подождите… Я не поняла. Люк что, все-таки ирландец?

— Почему «все-таки»? — изумилась старуха. — Он ирландец до мозга костей. И мать его была ирландка, и отец… Все они вышли из этой земли… в нее и ушли. — Глаза Мэри наполнились слезами.

Николь ничего не понимала. Мысли завертелись в голове с лихорадочной быстротой и оттого — запутались окончательно.

— Люк… Но он же говорил… А почему? Отец и мать… они что… вы сказали, «ушли в землю»?

— Они погибли пятнадцать лет назад. Люк только окончил школу. На этой самой дороге разбились на машине. А род наш — весь ирландский. Тот самый Патрик Халл, который нашел деньги полковника, был моим двоюродным дядей.

Николь показалось, что в этот миг перед ее глазами начали взрываться тысячи фейерверков. А потом стало темно.

— Патрик Халл… Ваш дядя? Я, простите, ничего не понимаю… Мы с Люком — родственники?

— Да какие там родственники! Если и так, то очень-очень дальние. Ваша общая кровь давно разбавилась. Знаешь, сколько бывает детей в ирландских семьях? У Патрика было много братьев и сестер, Люк — потомок одного из них.

— Можно мне воды? — тихо сползая со стула, пролепетала Николь.

Старуха вскочила, засуетилась, принесла ей воды и напоила, придерживая голову:

— Ну вот, уже началось… Надо же, как быстро-то…

— Это вы о чем?

— Да это я так, не слушай глупую… Нет, Николь, мы, наверное, на базар не пойдем сегодня.

— Сейчас пройдет. Это у меня бывает. Уже второй раз за последнюю неделю.

— Ну да, ну да. У всех бывает…

— Люк носит фамилию Халл?

— Да. А ты не знала?

— Я ни разу даже не додумалась спросить. Ну надо же!

Мэри улыбнулась:

— Вы искали счет, открытый на Мерисвейла, а он был совсем на другое имя.

— Нет, не только. Мы искали еще и на Салливана. Просто Патрик носил фамилию матери, Берты Мерисвейл. Но мы подумали, что он мог…

Мэри рассмеялась:

— Патрик был самый хитрый на свете человек. Это про него сказку сочинили — точно!

— Какую?

— «Хитрый Патрик». Он нашел-таки наследство. Где и как — никто не знает. И мне кажется, никогда уже не узнает. Но явно не все, хотя и найденного было довольно много. И перед тем, как застрелиться, хорошенько припрятал сокровища, воспользовавшись фамилией своего настоящего отца — Халл. Никто не мог догадаться, где искать эти деньги!

Да уж, подумала Николь. Ей самой и в голову не могло прийти, что из множества вариантов пути золото выберет наименее желаемый для самого полковника. Если бы он знал, что его миллиарды, которыми он так дорожил, оказались в Ирландии, наверное, он умер бы второй раз, не пережив такого унижения.

— Так что деньги ваши… и наши преспокойно лежат в Дублине, вклад оформлен на фамилию Халл, и никто, кроме меня, не знает, как их достать…

— Кроме вас?

— Да. Наша семья была очень дружна с дядей, и он, чтобы спрятать деньги понадежнее, открыл счет на мое имя, я тогда еще была совсем крохой… Он строго-настрого запретил трогать деньги в течение ближайших тридцати лет… Потом про них успешно забыли. Или просто решили, что он разорился тогда, во время кризиса… А денежки преспокойно лежат уже больше полувека, и, думаю, за это время они обросли немалыми процентами.