Книга Лишние детали - Мерси Шелли

Когда художник добрался до храма, уже смеркалось. Он вытащил фонарик и осветил белые растрескавшиеся ступени. Дверь была приоткрыта, но художник медлил, разглядывая барельеф над входом.

– Добро пожаловать, – раздался вдруг голос; художник вздрогнул, опустил левую руку в карман плаща и обернулся. Недалеко от входа, на низкой скамейке у стены сидел человек. По виду и голосу – пожилой.

– Я сторож, – сказал старик, опережая вопрос. – Охраняю сей памятник искусства и архитектуры. Кстати, сейчас храм закрыт. Приходите утром.

– Ага. – Художник вынул руку из кармана. – Значит, всё правильно. Но я представлял себе всё это… несколько иначе.

– Ага, – повторил за ним старик, пародируя его тон. – Вы представляли себе тайное и никому не доступное место в джунглях, куда добираются лишь самые отчаянные, чтобы увидеть Цветок.

– Да-да, Цветок!

– Ну, тогда вам сюда, – кивнул сторож. – Легенда относится именно к этой горе.

– Легенда? Только не говорите мне, что Цветка не существует!

– Конечно, не существует. Э-э-ох… – Сторож широко зевнул. – Это такая же выдумка, как Моисеевы скрижали, Священный Грааль или висячий гроб Магомеда. Хотя, конечно, ближайшими аналогами следует считать сожженный Геростратом Храм Артемиды, а также одно малоизвестное святилище в Малой Азии, – закончил он совершенно тоскливым голосом усталого экскурсовода.

– Даже если это и вранье… – Художник нетерпеливо дернул плечами. – … я уже притащился сюда и хочу увидеть всё своими глазами.

Он взбежал по ступенькам и положил руку на витую бронзовую ручку.

– Хорошо, – сказал тогда сторож, – но я должен вас предупредить.

– О чем?

– Да вы не спешите. Времени у вас достаточно, а выбор серьезный…

Уверенная интонация старика заставила молодого вернуться к скамейке.

– Я слушаю.

– Видите ли, я вам соврал, но раз вы настаиваете… Цветок Красоты действительно существует. Но тот, кто его увидит, теряет зрение. Раз уж вы поверили в первую часть легенды и приехали сюда – вам придется поверить и в продолжение, которого вы, к сожалению, не знали.

– Да, я слышал, что посещение храма связано с какими-то неприятностями. Но насчет потери зрения…

– Посмотрите. – Сторож махнул рукой в сторону барельефа, выбитого в камне над входом.

Художник поднял фонарик. Теперь он понял, что зацепило его внимание в первый раз. Глаза на всех лицах закрыты, хотя изображены явно живые люди: кто-то идет, кто-то держит в руках инструменты.

– Потому туда никто и не ходит, – сказал сторож. – А пожертвования, кстати, оставляют у крыльца, вон в той каменной чашке.

Художник задумчиво прошелся вдоль стены, заглянул в чашку: там лежало несколько монет. Он вынул кошелек и добавил две свои. Монетки громко звякнули в темноте.

– А вы сами-то видели Цветок? – спросил он вдруг. Было заметно, что ему хочется навести фонарик на лицо загадочного старика, но он не делает этого из вежливости.

– А мне ни к чему, – ответил тот спокойно. – Я ведь не художник, «красоты любой ценой» не ищу…

И чувствуя, что пришедший не очень-то ему верит, добавил:

– Ну, по крайней мере, я могу пока разглядеть и ваш крупный нос, и шрам на скуле. Интересно, кастетом или так, бутылкой?

– Бутылкой. Но это давно, еще в… – начал художник, и тут же остановился: если его нос действительно можно было увидеть сейчас, то старый шрам в этих сумерках не мог бы разглядеть никто. Он снова глянул на дверь, будучи изрядно озадачен и странным сторожем, и предоставленным ему выбором. Он даже почти не удивился, когда рядом хрустнула ветка и девочка лет восьми, непонятно откуда взявшаяся, весело сказала ему «Привет!» и села на скамейку рядом со сторожем.

– Еще один пришел? – спросила она старика.

– Он уже уходит, – ответил тот и погладил ее по голове.

Художник между тем продолжал водить лучом фонарика по барельефу, выхватывая из темноты каменные лица с закрытыми глазами. Потом он решительно выпрямился:

– Я войду туда.

– Как хотите, – сказал старик.

– Счастливо, – сказала девочка.

* * *

Ничего ослепляющего не произошло. Внутри маленького храма горело четыре светильника, они освещали небольшое возвышение у стены, противоположной входу. Пахло чем-то кисловатым, напоминающим человеческий пот. Около возвышения – или алтаря? – запах усилился, и, подойдя ближе, молодой человек заметил на алтаре цветы. Некоторые завяли, а некоторые засохли настолько, что едва не рассыпались в пыль от шума шагов. Однако ветка, лежавшая сверху, была совсем свежей. Правда, в свете факелов орхидеи не так впечатляли, как днем; художник вспомнил, что точно такие же продавали на станции – звезды ослепительно-белых лепестков с алым язычком в центре.

Стоило ради этого тащиться в такую даль? Он еще раз пробежал лучом фонарика по странному алтарю, на всякий случай поглядел в углах – там тоже было пусто – и заметил еще одну дверь, сразу за алтарем. Поспешно вскочив на возвышение и пройдя по цветам, он распахнул дверь… и оказался на заднем дворе храма. Внизу в темноте лежала долина, откуда он поднимался сегодня днем на эту гору. Едва заметная тропинка вела обратно вниз.

Художник захлопнул дверь и пошел по тропинке, подсвечивая себе дорогу фонариком и посмеиваясь над собственной легковерностью. Тропинка незаметно превратилась в проселочную дорогу, деревья расступились, открыв молодой месяц… а он всё шел, не замечая ничего, кроме светлого пятна, прыгающего у него под ногами и иногда забегающего вперед, но недалеко – батарейки садились.

И только когда впереди показалась неоновая надпись «BAR» – только тогда по-настоящему ощутил он прилив разочарования. Тонкий серп луны вспыхнул последний раз, как полоска света из-за неплотно задернутой шторы, и исчез за тучей.

В баре он попросил виски.

– Чистый? – спросил бармен, не отрывая взгляда от телевизора.

– Можете разбавить водкой, – зло сказал художник.

Бармен оглядел его с легким интересом, вынул две бутылки и смешал их содержимое в стакане.

– Смотрели храм?

– Да.

– Многие разочаровываются, – кивнул бармен. – Тут один даже повесился в прошлом году. Немец, кажется. Или русский. А всё из-за этих, которые красивые сказки сочиняют. Сторожа свихнувшегося на горе видели? Во! Потом еще говорят, сумасшествие не заразно. А по-моему, очень даже заразно! Когда немец-то кончился, кое-кто из наших не выдержал. Собрались, пошумели и чуть было не спровадили этого психа-сказочника в дурдом… Но все-таки не вышло. Исправно, говорят, служит, да и кто еще образованный будет в такой глуши стеречь ваши развалины? Потом знающий человек рассказал: заступился кто-то за этого старикашку. Кто-то с бо-ольшим кошельком… Небось, тоже какой-нибудь любитель старинных легенд. А по мне, так всё одно – что бред больного, что легенды эти… Вы-то говорили с ним?