Книга Лила, Лила - Мартин Сутер

В этот вечер Давид чувствовал себя еще хуже, чем всегда. Он вернулся из Германии и читал перед местной публикой на малой сцене Городского театра. Если все билеты распроданы, в чем организатор, хозяйка крупнейшего в городе книжного магазина, ни секунды не сомневалась, соберется четыреста восемьдесят человек. Г-жа Ребман, ответственный представитель магазина, сидела вместе с ним в артистической уборной, изо всех сил пытаясь скрыть волнение. Она то и дело смеялась, а Давиду не хватало духу сказать ей, что зубы у нее в губной помаде.

– Работаете над чем-то новым? – спросила она, просто так, чтобы убить время. Не самый любимый вопрос для Давида.

Он ответил словами, подслушанными во время дискуссии у одного из коллег:

– Писатель, в общем-то, всегда работает над чем-то новым.

– Могу себе представить. Наблюдаете, примечаете то и это. Вот почему в присутствии писателя становится здорово не по себе – все время опасаешься, как бы тебя не описали в следующей книге. – Г-жа Ребман опять звонко рассмеялась, демонстрируя испачканные помадой зубы, а потом спросила: – И о чем же вы пишете, если не секрет?

Так прямо до сих пор не спрашивал никто. Даже Мари, которой он простил бы этот вопрос, как простил бы что угодно. Но Мари сдерживала свое любопытство. Намеки, конечно, делала. «Сегодня я дам тебе немножко поработать», – иной раз говорила она, собираясь после школы позаниматься с одноклассницей. Или спрашивала по возвращении: «Ну, как успехи?» Но ни разу пока не спросила: «О чем идет речь в твоей новой книге?» Да и он никогда не утверждал, что работает над новым романом. С одной-то ложью жить ужас как трудно. И когда Мари приходила к нему, он не прикидывался, будто работает. Хотя и не заявлял напрямик, что никакого нового проекта у него нет. Просто оставлял вопрос открытым.

И вот теперь его прямо спросили, о чем идет речь в его новой книге.

Отвечать не пришлось: явился звукотехник, который закрепил у Давида на поясе передатчик, а провод аккуратно протянул под рубашкой, выпустив его через вторую сверху петлю застежки. Затем присоединил к проводу маленький микрофон и прицепил его к воротнику рубашки.

Г-жа Ребман меж тем успела выглянуть в зал и вернулась с торжественной миной.

– Full house,[17]– прошептала она.

Сердце у Давида забилось как безумное.

Во время вступительной речи г-жи Ребман Давид стоял за занавесом, пытаясь почерпнуть спокойствие из ее дрожащего голоса и бесконечных оговорок. Но мысль о том, что среди множества людей, которые вот сейчас устремят на него взгляды, могут оказаться знакомые, повергала его в панику. Он крепко стиснул в руках книгу, ожидая сигнальной фразы: «Дамы и господа – Давид Керн!» Вслед за тем двое рабочих сцены немного раздвинут занавес, Давид выйдет на сцену, коротко поклонится и сядет за столик.

Видимо, эта фраза уже прозвучала, потому что рабочие внезапно взялись за дело и занавес перед Давидом раскрылся. Он шагнул вперед, свет прожектора ослепил глаза, и он машинально заслонил их книгой, как курортник на залитой ярким солнцем террасе. К аплодисментам публики примешались смешки.

Давид поклонился, сел за стол и открыл книгу. Бросив взгляд в зал, он увидел черную пещеру, только первый ряд был кое-как различим – неясный темный контур. Лиц не разглядишь, а тем более никого не узнаешь.

Может, там, внизу, сидит тот, кому известно, что он обманщик?

Сквозь толпу в фойе г-жа Ребман провела еще оглушенного аплодисментами Давида к столу, где ему предстояло подписывать экземпляры. Тут и там мелькали знакомые лица, кивали ему и исчезали прежде, чем он успевал сообразить, кто это был.

У стола уже выстроилась длинная очередь. Давид сел, вынул из нагрудного кармана автоматическую ручку – подарок Мари специально для этой цели, – отвернул колпачок и взял первую книгу. Ее протянула старая дама, захватившая с собой целых три книги.

– Соне, – сказала она и добавила: – Это моя внучка, ей восемнадцать лет.

По опыту Давид уже знал: если первая читательница просит личного посвящения, вторая попросит о том же. И приготовился к долгой процедуре.

Через добрых полчаса – сухопарый мужчина в роговых очках как раз смущенно продиктовал: «Милой Плюшечке к сорокалетию» – он поднял голову и увидел улыбающееся лицо Мари.

– Что-нибудь, – попросила она.

И Давид написал:

«Мари, Мари,

любовь мою

прими!

Давид».

Мари прочитала, сложила губки как бы для поцелуя и сказала:

– Увидимся в «Зебре».

Давид провожал взглядом гибкую фигурку в узком коротком платье, пока она не исчезла за дверью, и думал: я единственный знаю, что у нее под платьем.

– Альфреду Дустеру, пожалуйста.

Перед ним стоял маленький старичок в потрепанном хлопчатобумажном пиджаке. Лицо красноватое, белки водянистых глаз отдают в желтизну. Улыбка обнажает чересчур ровный ряд чересчур белых зубов.

– Кому, простите? – переспросил Давид.

– Альфреду Дустеру, – повторил старикан.

Как в трансе, Давид продолжал подписывать книги – может, полчаса, может, всего минут десять. Запомнил только, что в очереди жаждущих автографа была Сильви Альдер, учительница рисования из «Эскины», и что он вдруг напрочь забыл ее имя, но выкрутился, написав: «В память об «Эскине», сердечно, Давид». И что она спросила: «Вы потом идете куда-нибудь?»

Когда наконец последний читатель получил свое посвящение, г-жа Ребман притащила ящик с книгами и просияла:

– Придется еще поработать!

Она успела освежить помадой губы и зубы и начала стопкой выкладывать книги на стол, успокоив его:

– Только ваше имя.

Г-жа Ребман снимала с книг пластиковую пленку, Давид открывал нужную страницу и подписывал.

Фойе опустело – кроме гардеробщицы и сторожа, никого не осталось. Где-то за дверьми караулил человек, знавший Альфреда Дустера. «До встречи, – многозначительно усмехнулся он. – До встречи».

Что это – случайность? Вправду ли старикан знал кого-то по фамилии Дустер? Или так звали его самого? Может, на его чтения пришел человек, чье имя случайно совпало с псевдонимом покойного автора, известным одному только Давиду?

Нет, таких случайностей не бывает. Произошло самое страшное. Не предусмотренное сценарием: обман раскрылся.

– Кто такой Альфред Дустер? – спросила г-жа Ребман, с недоуменным смешком.

Давид испугался. Еще один, кому известна правда?

– Кто? – с трудом выдавил он.

– Альфред Дустер. – Она показала ему книжную страницу, на которой он только что написал: «Альфред Дустер».

Сторож выпустил Давида и г-жу Ребман на улицу и запер за ними дверь. Чтения начались мягким летним вечером, однако теперь задул порывистый ветер, нахмурило, полил холодный осенний дождь.