Книга Подиум - Татьяна Моспан

Валентины в палате Наташа не увидела.

– Мы, наверное, ошиблись… – оглядевшись, начала Богданова. И испуганно смолкла.

Посетительница подняла голову.

– Наташенька? – Она вытерла слезы. – Ты не ошиблась. Это моя Валечка.

Больная открыла глаза и уставилась на девушек.

Наташа едва не вскрикнула от удивления и ужаса. Это на самом деле была Валя Поздеева.

– Не может быть! – невольно вырвалось у Наташи.

Это Валя?! На больничной койке лежала старуха со сморщенным лицом. Наташа помнила, как гордилась своей роскошной прической Поздеева, а теперь… сквозь редкие волосы просвечивала кожа головы. В уголках губ появились заеды. Кожа лица напоминала сухой, тонкий пергамент. Рука, лежавшая поверх одеяла, была костлявой, как у жертвы концлагеря.

– Господи! Ужас-то какой… – Наташа отшатнулась от постели.

– Да, Наташенька, да. – Женщина стиснула зубы и отвернулась. – Она уже несколько дней не встает.

Открылась дверь, и на пороге показалась медсестра с наполненным шприцем в руке.

– Пора делать укол.

Она откинула одеяло, и у девушек болезненно сжалось сердце. На кровати лежал скелет, обтянутый кожей.

Катя закрыла глаза: она не могла этого видеть. Вторая больная, жестикулируя, мычала что-то нечленораздельное.

– Сейчас вам лучше уйти. Я ввела питательный раствор, и она должна поспать, – сказала медсестра.

Наташа стала торопливо вытаскивать из сумки принесенные пакеты с фруктами.

– Да что вы! Этого она не ест.

– Все равно. – Наташа продолжала выкладывать на тумбочку яблоки, бананы, апельсины.

Катя и Наташа вместе с Валиной матерью вышли в больничный коридор. Последняя продолжала плакать.

– Как называется эта болезнь? – тихо спросила Катя.

– Кахексия – крайнее истощение.

– Не думала, что все так страшно… – Наташа прижала пальцы к губам.

– Сначала – анорексия. Ее журналисты еще называют смертельной модой, болезнью несбывшейся мечты. Потом – кахексия. С каждым днем ей становится все хуже и хуже, скоро она меня перестанет узнавать. Я только по выражению глаз понимаю, что она меня видит.

– Что же с ней случилось? – решилась спросить Богданова. – Ведь Валя казалась вполне нормальным человеком! Я хорошо помню ее по прошлогоднему показу "Весна – лето 1999". Она даже была немного полновата.

– Вот с этого все и началось. Вбила себе в голову, что должна похудеть. И непременно быстро. Целыми днями говорила только об этом…

– Да, я помню. Она и тогда, на демонстрации, сильно расстраивалась: считала, что набрала избыточный вес. Я еще пошутила – сказала, что мы не на парижских Днях высокой моды.

Валина мама тяжело вздохнула:

– Она решила иметь идеальную фигуру. Захотела быть лучше всех. Села на диету, а точнее – отказалась от еды. Мучительно борясь с голодом, жевала пищу и выплевывала ее. Пила слабительные и мочегонные препараты. Ставила клизмы, промывала желудок. Все это она проделывала тайком от меня. Я заметила, что она похудела. Валечка радовалась каждому сброшенному килограмму – и продолжала худеть. А тут еще генеральный директор Дома моды, где она работала, похвалил ее: вот, мол, берите пример с Поз-деевой – у нее есть сила воли, а у вас нет!..

Женщина опять горько заплакала.

– Сила воли… Она везде привыкла быть первой, стремилась к лидерству еще в школе. Если бы я знала, чего это ей стоило! Потом она рассказывала мне во всех подробностях, как научилась «насыщаться» взглядом: ходила по продуктовым магазинам, рассматривала витрины, представляла, будто ест все это. Чувство голода немного притуплялось. Иногда она не выдерживала и начинала есть всякую дрянь.

– Зачем?! – вырвалось у Кати.

Губы Поздеевой-старшей скривились в грустной улыбке.

– Чтобы вызвать рвоту. Говорила, что, когда начинала есть, уже не могла остановиться. Ей казалось, что желудок у нее бездонный. И она не могла насытиться.

– И вы ничего не замечали?

– Нет, – покачала головой женщина. – Днем я на работе. Вечером она уверяла меня, что перекусила где-то на стороне. Когда мы с мужем садились ужинать, Валя уходила в свою комнату.

– Садизм какой-то! – не выдержала Катя.

– Ох, девочка, не дай Господь никому пережить такого! Я заметила, что у нее стали возникать резкие перепады настроения. Только что была веселая – и вдруг срывается, кричит на нас с отцом. Сделалась злая, невыдержанная.

– Не помню, чтобы она когда-либо с кем-нибудь поругалась, – вставила Наташа.

– Да, у нее ведь очень спокойный характер. Был… Пока это все не началось. Я обратила внимание, что дочь очень быстро устает: шли вместе куда-нибудь, а она не могла угнаться за мной. Сразу появлялась одышка. По-настоящему я испугалась, когда заметила, что у нее дрожат руки. Подумала, это как-то связано с наркотиками. Потом… потом уже насильно повезла ее к врачу… – Она надолго замолчала.

– Это можно вылечить? – осторожно спросила спустя некоторое время Катя.

– Врач говорит, что поздно обратились: в организме произошли дистрофические изменения.

Обе девушки внутренне сжались, вспомнив, как выглядит теперь Валентина.

– Зачем все это – она ведь была такая хорошенькая? – решилась высказаться Наташа.

– Да, – устало покачала головой мать. – Видно, решила быть еще лучше. Лучше всех.

– Она… она понимает, что это – болезнь?

– Сейчас уже не знаю. Она почти не разговаривает. Когда привезли сюда, возмущалась тем, что ее хотят упечь в психушку. Ведь это не просто терапевтическое отделение…

– Я поняла, – тихо сказала Наташа.

– Здесь… в общем, сюда помещают тех, кто не буйный.

Они по-прежнему стояли втроем в пустом коридоре, пропахшем лекарствами и особым запахом больницы.

– Она и здесь продолжала голодать. Сначала перекладывала еду на соседние тарелки, а когда ее застукали за этим занятием, стала прятать котлеты в рукава и карманы халата. Потом выбрасывала. Никакие психотерапевтические беседы и сеансы гипноза не действовали. Они не помогли ей преодолеть страха перед едой. При своем росте она весит тридцать два килограмма… Весила, – поправилась мать.

– Неужели нет никакой надежды? – с тоской спросила Катя.

– Надежда… надежда всегда есть. Сейчас вводят питательные вещества по специальной системе, дают крохотные дозы психотропных препаратов. Больше истощенный организм не выдержит. Врачи обнадеживают меня. Говорят: пятьдесят на пятьдесят.

К ним подошла медсестра и что-то прошептала на ухо Поздеевой. Та побледнела и заторопилась: