Книга Компаньонка - Перихан Магден

— Ага.

С кем они ходили в Марсель? С кем?!

— Вы промокли, — наконец замечает она, растерянно оглядывая меня.

— Да, только что прыгнула в бассейн. Прямо так.

Не стану объяснять свой прыжок в бассейн — у него нет объяснения. На тебя что-то такое находит, и ты совершаешь дурацкие поступки. И вообще ведешь себя нестандартно. В жизни все странно устроено. С детства тебе говорят: «Будь как все». Когда ты взрослеешь: «Будь собой». А когда ты собой становишься, тебя хотят переделать обратно. Так сказать, исправить, сделать достойной и на уровне. Быть собой разрешают только тем, кто добивается этого права…

— Вы бы переоделись… — теперь она меня больше не боится и смотрит мне в глаза. Она все чувствует своей невероятной интуицией, но только и всего. Ни пользы, ни тепла, ни света — ни от нее, ни от ее красоты.

— Надеюсь, с ребенком осталась Мэри Джейн, — бросаю я.

— Нет-нет. Мы ходили с ними в Марсель: с Мэри Джейн и Дональдом. Они и сейчас там. Думаю, вернутся после ужина.

Все вспыхивает во мне. Теперь дрожу от холода. «Пойду-ка переоденусь», — говорю я. Меня сравняли с землей, как песчаный замок. Одним лишь известием. Значит, это и есть любовь? Состояние опьянения качествами и количеством одного человека? Это унизительно. Правда, самое наименее важное для меня сейчас — это как раз моя гордость. Думаю я в данную минуту только о нем — мне хочется, чтобы он сейчас был со мной. На мгновение даже кажется, что от этого будет легче, что я немедленно все забуду — пусть только он придет ко мне.

Распрощавшись с Норан, иду к себе в каюту. Ноги ватные, кровь отлила от головы. Принимаю душ и переодеваюсь. Во мне разгорается злоба: что за пропускная способность у этого мужчины! Вот уж предмет общего пользования! Как же ты умудряешься быть с двумя женщинами одновременно? Выбраться утром из моей постели и отправиться с этой шлюхой в Марсель? Что же это за аппетит такой, что за размах?

Я не в состоянии ничего делать: даже чтение газеты сейчас может вывести меня из себя. Это все отвратительно. Это пучина, это — болото… Тут нет даже той эстетичности страданий, которые человек причиняет сам себе. Есть унижение, есть стыд, а еще надежда — отвратительно настойчивая надежда: может, он думает обо мне; он, конечно, придет; он в пути, он в пути…

Кидаю в чемодан все подряд. Перевернув ящики, комом запихиваю в него все вещи. Мы все еще в Марселе. Я должна убраться, исчезнуть. А если я все неверно поняла? Он что, может не прийти на свидание, которое сам назначил? Как же он объяснит мне, почему пошел в Марсель с Мэри Джейн, когда утром не нашел меня рядом? Он мог оставить записку! А может, он оставил, да я не нашла?

Яростно (и с любовью!) обыскиваю все углы каюты. Но записки нет. Ну и наплевать. Слова девчонки звенят у меня в ушах. Паршивая гадина! Именно из-за нее меня унизили, бросили, забыли! Словно бы становятся реальными все гадости, о которых она думает. Всю мерзость, которая у нее в голове, она приносит в мою жизнь.

Ее голова, сердце, душа так заняты мной, что все, о чем она говорит, происходит на самом деле. Она ломает своими мыслями мою судьбу. Своими ручонками она наводит порчу исподтишка, и я, как восковая кукла, становлюсь жалкой и беспомощной в ее руках. Она — причина всех моих бед. Пока ее дьявольская любовь висит, как нимб, над моей головой, меня никто другой любить не сможет! Никто даже подойти ко мне не сможет!

Решаю немедленно пойти к ней и заставить ее заплатить за все, что она мне сделала. Выскажу ей все гадости, которые только смогу придумать. Я ее уничтожу. Она превратила меня в фурию. А еще она напугала меня, подавила мою волю. Она загоняет меня в угол своими выдуманными страданиями, обидами. Она заставляет меня обороняться — обороняться, нападая. Она убила во мне все доброе. Она замучила меня своей любовью! Теперь моя очередь ответить ей. Она запомнит сегодняшний день. Запомнит, что такое расстраиваться. Запомнит, что значит, когда тебя причиняют страдания. Запомнит!

Яростно открываю дверь ее каюты. Она поднимает лицо от холста и смотрит на меня своими лучистыми глазами. Она рада меня видеть! Она за работой, у нее в руке кисти, палитра… Иду к ней.

Начала новую картину.

— Труппа карликов-акробатов! — говорит она.

На картине карлики с огромными головами раскачиваются на трапециях. Кажется, они сейчас прыгнут на меня. Наглые, хищные, сильные. Твои картины — такое же уродство, как ты сама. Прекрасное уродство.

— Нравится? — спрашивает она.

Ее голос спокоен, полон гордости. Она занята своим делом: у нее нет ни времени, ни желания тратить силы на ерунду вроде меня. Все, что она переживает, она использует для дела. Ей не мешают трудноразрешимые проблемы. Если что-то нельзя получить — она купит.

Я готова взорваться. Эта соплячка — как корова, которая из-за переизбытка жира на боках топчется на одном месте. Моральная уродина, которая постоянно переживает одни и те же проблемы, но выбросить их из системы своих представлений не в состоянии.

Она вытирает руки:

— Я хочу попросить у тебя прощения. У меня не было никакого права…

Почему-то сдерживаюсь. Только перебиваю:

— Не извиняйся. Если будешь извиняться, напомнишь мне обо всем. А мне сейчас не очень хорошо. Пойдешь со мной в бар?

— Пойду. Только я решила бросить пить. Противно, что я вытворяю от выпивки и от лекарств. Больше не хочу позорить себя… лишь чтобы наказать своих близких. Я хочу стать более самодостаточной. Научиться держать себя в руках. Любовь ведь нельзя завоевать скандалами, любовь нельзя выпросить. Если уж она приходит, то приходит сама, правда?

Раны ты бередить умеешь, детка. И правда, любовь приходит сама. Я грустно киваю. Карру я не нужна так, как он мне. Он воспринимает меня как редкий экземпляр женщины. Он со мной ради интереса — и только. Его тупой башке просто интересно, и все.

— Ты плохо выглядишь. Я тебя расстроила? — грустно спрашивает она. Ах, милая девочка, все мои антенны сейчас настроены не на тебя, а на другие волны. Не могу найти себе места с тех пор, как услышала, что он ушел в Марсель с Мэри Джейн. Страдала бы я так, если бы не было нашей близости? Я не знаю. Близость ведь рождает зависимость, и если ты решил отдать свою свободу кому-то, то требуешь того же и от другого. Чувствовала бы я боль и унижение? Когда тело вмешивается в происходящее, чувства становятся сильнее. К тому же, у тела есть свой собственный предательский язык: когда душа извивается от боли и стыда, оно бесцеремонно требует повторения пережитого.

Дональд Карр, где же ты? Приди и объясни мне все. Скажи, что я ошиблась. Скажи, что я несу ерунду, выдумываю, преувеличиваю… Обними меня, чтобы не надо было ничего объяснять… Я по силе твоих объятий пойму, как ты меня любишь.

Мы идем с девочкой в бар. Большинство пассажиров еще в Марселе. Пью порцию виски с колой. Затем решаем поужинать. Все мысли девочки заняты ее картиной, а я пью белое вино. Мой взгляд неотрывно устремлен на дверь, я изнываю от нетерпения.