Книга Нецензурное убийство - Марчин Вроньский

Когда дверь за молодым цензором закрылась, Мачеевский велел Крафту отправить кого-нибудь в ломбарды в районе Краковского Предместья.

— Да, речь идет об этой золотой «Омеге» Ежика. Не была ли она заложена на прошлой неделе и выкуплена обратно самое позднее в понедельник.

Он нажал на рычаг аппарата, после чего тут же набрал следующий номер. Прикрыл рот не слишком чистым платком и ждал до тех пор, пока кто-то не взял трубку.

— Golder Bank in Lublin? — пролаял он басом. — Guten Tag, Franz Muller aus Deutsche Bank in Frankfurt am Main hier[36].

Как и предвидел следователь, любезный чиновник на том конце провода на сей раз был рад помочь.

— Guten Tag, Herr Muller[37], — ответил он на неплохом немецком. — Чем могу служить?

— Я хотел бы поговорить с господином председателем Липовским.

— Naturlich, Herr Muller. Ein Moment, bitte[38].

В трубке что-то затрещало, и минуту спустя младший комиссар услышал другой голос, так же дышавший заученной любезностью:

— Guten Tag. Henryk Lipowski hier[39].

— Добрый день, пан председатель, — сказал Зыга по-польски. — Говорит младший комиссар Мачеевский, начальник следственного отдела. Прошу вас простить мне эту невинную шалость, однако, боюсь, что нам непременно надо поговорить. В вашей конторе через четверть часа?

* * *

Председатель Гольдер-Липовский был энергичным, интересным мужчиной лет под сорок. Зыга пожалел, что не взял с собой Зельного. Ему было бы полезно посмотреть, как должен смотреться костюм безупречного покроя. Даже когда банкир сидел, с выражением лица столь же безупречным, как и его одеяние, на костюме не появлялись ни пузыри, ни лишние складки. Лишь в глазах председателя читалась готовность отразить атаку, хотя по телефону Мачеевский почувствовал, что трюк с герром Мюллером его скорее развеселил, чем разозлил.

— К делу, чем я могу помочь полиции? Неужели появились фальшивые марки? — спросил Липовский, указывая на кресло напротив массивного дубового стола. Ничто не выдавало в нем еврейского происхождения. Он держался и говорил как поляк.

— А как ваши успехи в плавании, пан председатель?

— Успехи в плавании… — Банкир уже не скрывал веселья. — Теперь и я вспомнил. Зыгмунт Мачеевский, первое место округа в полутяжелом весе в 1925-м?

— В 1924-м. И как видите, пан председатель, сейчас вес уже скорее тяжелый. — Зыга небрежно похлопал себя по животу. — Будьте добры простить мне мое вторжение, но, во-первых, это визит неофициальный, а во-вторых, ради вашего блага.

— Неужели мне что-то угрожает?

Мачеевский закусил губу. Этот вопрос Липовский произнес таким же незначащим тоном, какого придерживался с начала беседы, однако что-то в нем прозвучало фальшивое. Возможно, это слишком мало, чтобы счесть успехом, тем не менее, если бы какой-то медиум проник в разум председателя, он наверняка обнаружил бы там возмущение того спокойствия, которое Липовский выказывал наружно.

— Как раз это я и хотел бы выяснить. — Зыга вытащил блокнот. Ему требовался предлог, чтобы держать что-нибудь в руках, если уж он не мог закурить папиросу. В кабинете не чувствовалось запаха табака, и пепельницы тоже нигде видно не было. — Однако начнем с голых фактов. Во-первых, незадолго до смерти редактора Биндера вы встречались с ним втайне здесь, у вашего банка, в вашей машине. Вас видели. Во-вторых, во встрече, кроме убитого и вас, принимал участие еще один мужчина. В-третьих, вы не объявились, когда пресса сообщила об убийстве и о начале расследования. В-четвертых, когда я вам звонил, вы не захотели разговаривать. Как вы, пан председатель, мне это объясните?

— Пан комиссар, я тут работаю и действительно не могу…

— Но для какого-то Мюллера из Дойче-банка могли. Или герру Мюллеру было назначено? — саркастически улыбнулся Мачеевский. — Ладно, скажем, что с моим «в-четвертых» вы определились. А что с предыдущими пунктами?

— Хороший из вас боксер, — ответил улыбкой Липовский. — Четыре коротких и отскок. Но что я могу сказать?! Вы меня не нокаутировали. Выпьете что-нибудь?

— Спасибо, я на службе. Итак?

— А говорили, что пришли неофициально! — поймал его на слове председатель.

Зыга понял, что на самом деле до нокаута было куда дальше, чем он рассчитывал, переступая порог банкирского дома.

— Пожалуйста, маленькую чашечку кофе. — Он подождал, пока Липовский передаст это секретарше, и продолжил уже более лисьим тоном: — Пан председатель, вы, безусловно, должны явиться в полицию, потому что эта ваша встреча с Биндером может оказаться важной для следствия. Есть, однако, еще кое-то: у меня имеются основания полагать, что это убийство может быть не последним. У вас жена, дети, такой замечательный банк…

— Вы мне угрожаете?

— Напротив. Добавлю, что пока только я один знаю, что вы виделись с Биндером.

— Сколько? — спросил по-деловому Липовский.

— Всё. — Зыга перегнулся через стол. — Всю правду.

— Пожалуй, мы не достигнем соглашения, — покачал головой председатель. — Вы совершенно не деловой человек.

Это прозвучало для Мачеевского очень по-еврейски, во всяком случае, так, как понимали еврейство люди с вывихнутыми патриотизмом мозгами типа Гайеца. Однако Зыга знал, что в определенных вопросах национальность не имеет никакого значения. На это четко указывал опыт американской полиции; там итальянские, ирландские, еврейские, а заодно и польские гангстеры разделили районы и всю страну на собственные сферы влияния, делая одно и то же и используя аналогичные аргументы. А в числе ключевых слов были «интерес», «гешефт» или «бизнес».

— Вы меня простите, пан младший комиссар, но я не смогу выпить с вами кофе. — Липовский встал и застегнул верхнюю пуговицу своего серого пиджака.

— Я вам говорю, как спортсмен спортсмену. — Зыга без особой надежды воспользовался последним приемом, который пришел ему в голову. — Вы действительно знаете, что делаете?

— Ну так я отвечу вам, как спортсмен спортсмену: у меня жена, дети и замечательный банк, как вы сами отметили. Именно поэтому я делаю то, что делаю. Я ценю ваши боксерские достижения, но если вы придете официально, извините, я вообще не стану с вами разговаривать. Для этого у меня есть адвокат.

Выходя, Мачеевский столкнулся в дверях с секретаршей. Он заметил, что и личных помощниц председатель Липовский выбирал со знанием дела, фигура у нее была даже лучше, чем у его веселой медсестры Ружи, хоть платье с заниженной талией, несколько démodé[40], ее явно уплощало. Секретарша несла поднос с двумя чашечками дымящегося, ароматного кофе. Зыга не удержался, взял одну и отпил глоток.