Книга Пуговица - Ирэн Роздобудько

Но мне повезло: я была на природе, а она не дает сойти с пути истинного.

…Старушка будила меня в шесть. Целый день мы что-то вместе делали, вечером с полчаса молча сидели у порога (я смотрела, как во двор входит ночь), а потом шли спать. Старушка включала старенький черно-белый телевизор у себя в комнате, и до меня доносились мексиканские мелодии из сериалов. Время исчезло. Прошлое висело над моей головой, как чугунный шар на тонкой нитке, но она, эта нитка, почему-то не рвалась. Если бы оборвалась — шар раздавил бы меня… Наверное, я должна была жить…

8

Дом, приютивший меня, находился выше других. В селении жили старики, и подняться на гору было для них делом нелегким. Поэтому первого нового человека я увидела не скоро. Раз в месяц старушку навещала ее подруга — такая же сухонькая, сгорбленная и проворная. Это была банщица Яковлевна.

Увидев меня впервые, она всплеснула руками:

— Господи помилуй! Это что за негра такая? Откуда?

— Бог ее знает, — ответила моя хозяйка, — приблудилась, из лесу пришла…

— А Петровичу ты сказала?

— А то ты нашего Петровича не знаешь! Уже с утра лыка не вяжет. Да и зачем ему говорить? Погубит приблуду, как Иеланума…

Во время этого разговора я сидела на стуле посреди комнаты и вертела головой, стараясь понять, о чем они говорят и чем мне грозит этот визит. Сердце мое трепетало, как флажок на ветру.

— Наверное, мы ее напугали, — заметила Яковлевна, — смотри, как дышит.

— Иди, посиди с нами! — позвала меня за стол хозяйка, — чаю попьем…

— Помыть бы ее нужно… — заметила банщица, — а на голове-то что! Прическа, как у Игнасио из «Тропиканки»!

— Не у Игнасио, а у Хуана Карлоса!

— Ты все путаешь. Карлос — сын миллионера, у него не может быть такой прически! — авторитетно сказала Яковлевна. — А Игнасио — тот бедняк, в которого влюблена Мария!

Старушки заспорили. Обиженная Яковлевна стала собираться домой. Я взволнованно смотрела на обеих.

— Ну чего ты, Яковлевна, — миролюбиво произнесла моя хозяйка. — А как же чай?

Яковлевна поджала губы, но все же уселась на место и снова уставилась на меня.

— На вот! — произнесла наконец она, протягивая мне печенье.

Обе подруги, подперев руками подбородки, смотрели, как я ем.

— Знаешь что, — сказала Яковлевна, — она хоть и приблуда, а все же — девка! Ты приводи ее ко мне завтра, ближе к ночи. Я воду нагрею — искупаем ее. Может, и к Петровичу заведем. Какая-никакая, а все же — власть. Может, ищут ее…

Я перестала жевать печенье и отчаянно замотала головой.

— Нет уж! — решительно сказала моя хозяйка. — Бог послал — Бог и решит, что дальше делать. Хватит с нас Иеланума, у меня за него до сих пор душа болит. Сообщили о нем — и что? Кому он тут мешал? А был он — посланец. Истинно говорю — святой… Может, эта приблуда нам вместо него дана…

— Да, Иеланума жалко… — вздохнула Яковлевна и обернулась ко мне: — Ты знаешь Иеланума?

Это имя меня взволновало. От сочетания звуков захотелось плакать. Имя звучало печально и тревожно, как зашифрованная фраза, как название пропасти, как вой одинокого зверя. В нем не было ничего человеческого.

— Да не знает она его! Не трогай девку. Видишь, она не в себе… — сказала моя старушка.

И они заговорили о таинственном Иелануме. Я прислушивалась, пытаясь разобрать их слова…

9

…Его нашли пятнадцать лет назад в медвежьей берлоге. А до этого местные жители не раз видели в лесу странное существо, передвигающееся на четвереньках, но без шерсти и хвоста. Существо с обезьяньим проворством бежало следом за большой медведицей. «Оборотень!» — решили крестьяне и перестали охотиться в тех местах. Медведица вреда не приносила. Более того, находилась под охраной закона, запрещающего истреблять редких животных.

Потом времена изменились. Внизу, у трассы, построили частный ресторан, и хозяин внес в меню дорогое блюдо — отбивную из медвежьего мяса. За каждую тушу платил бешеные для этой местности деньги. А денег у населения было маловато. Вот тогда-то и пришел черед медведицы.

Семеро односельчан, вооружившись ножами и кольями (многие уже сдали оружие в милицию), отправились на поиски берлоги. Перед тем каждый сходил в церковь и мысленно попросил Бога избавить его от первого удара.

Стояла зима. Медведица спала в своей берлоге. Ее выкуривали дымом, совали внутрь берлоги факелы, пытались разбудить криками и звоном крышек от походных котелков. Наконец с угрожающим ревом она медленно вылезла из своего убежища и встала на задние лапы, загораживая собою вход. «Разом!» — скомандовал вожак, и семь кольев впились в грудь двухметрового зверя. Медведица сделала несколько шагов и упала так, что колья под весом тела пронзили ее насквозь. Они торчали из спины и делали ее похожей на мифическое животное.

А потом в берлоге нашли «оборотня»… Он лежал в глубокой выемке, еще хранившей тепло медвежьего тела, и тихо скулил. Когда странное существо вытащили наружу и бросили рядом с телом медведицы, вокруг которого уже расплывалось красное пятно, превращая снег в вишневую пенку, «оборотень» поднял голову кверху и издал странный звук: «И-и-е-е-ла-а-ну-у-м-м-м!..»

Медведицу повезли в село на санях. Существо завернули в кожух и положили рядом с ней. А по дороге завезли в местную амбулаторию. Здесь работали фельдшер и пожилая медсестра. Осмотрев пациента, они пришли к выводу, что это человек. Только одичавший. Видимо, он прибился к медведице, потерявшей своих детенышей, и она вырастила его. Сколько лет человек провел в лесу, откуда он и какого возраста — все это оставалось загадкой. Первое время существо рвалось на улицу и протяжно выло. По звуку вырывающемуся из его гортани, ему дали имя — Иеланум.

Семь лет до него никому не было дела. Иеланум жил в амбулатории. Его научили надевать холщовые штаны и сорочку, есть из миски и спать в кровати. Местные жители по очереди приносили ему еду. Бывало, шли в амбулаторию, как на праздник или в церковь, всем семейством, а потом через окно наблюдали, как он ест. Заметили: посещение «лешего» приносит удачу. То выздоровеет корова, то придет из города долгожданное письмо от родственников… Старый фельдшер, соскучившийся по науке, каждый день занимался с Иеланумом, записывая его реакции в большую амбарную книгу. Бо́льшую часть времени Иеланум сидел на койке и смотрел в окно. Зимой в его памяти, очевидно, всплывала картина убийства медведицы, и он душераздирающе выл на луну.

А потом в селение начали приезжать журналисты. Сначала — местные, потом — из столицы, а позже — и иностранные. Иеланум прятался от вспышек фотоаппаратов и камер и угрожающе рычал.

Однажды в село въехал зеленый фургон. По распоряжению сверху Иеланума забирали для исследований в столицу. У амбулатории собрался народ, «леший» бился в руках крепких санитаров, фельдшер плакал и пытался вырвать своего подопечного из рук садистов. Когда Иеланум обессилел и затих, его бросили в кузов.