Книга Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата

Аликино медленно набрал текст:

Превосходная работа, Memow. Римский Аликино абсолютно не похож на меня. Это совершенно другой Аликино.

Это жизнь, которая подменит твою.

Конечно. Именно это мне и нужно было.

И срабатывает.

Похоже. Может, я больше не ОД. Другой займет мое место?

Заслуга твоя.

И твоя, Memow. Но не только наша с тобой.

Не только наша?

Наблюдая, как ты работаешь, все больше убеждаюсь, что ты пишешь под диктовку.

Memow не реагировал.

Кто-то еще, помимо меня, снабжает тебя информацией. Подлинной и точной информацией, это несомненно. Кто это?

Машина не дала никакого ответа. Экран оставался пустым. Аликино продолжал:

Может быть, это один из операторов, работающих с компьютером в центральном архиве. Это он? И с какой целью он это делает?

Последовала долгая пауза. Затем, замигав красным светом, появился текст, которого Аликино никогда прежде не видел:

Неприемлемый вопрос.

Через несколько секунд он исчез. Его заменила другая фраза:

Мистер Маскаро. Продолжать проверку. Возможна омонимия.

Аликино сразу понял, что эту последнюю фразу написал не Memow. Его чудесный помощник только передал ему команду — приказ продолжать работу. Сотруднику Маскаро его посыпал компьютер, то есть мозг центрального архива, находившийся в оперативном центре «Ай-Эс-Ти».

10

Было очевидно, что на самой вершине «Ай-Эс-Ти» кто-то, возможно тот же неведомый, кто дал отсрочку и дозволил всю эту операцию, — не только связался через компьютер центрального архива с Memow, но и тайно сотрудничал с ним, поставляя ему поступающую непосредственно из Рима информацию, которой Аликино уж никак не мог располагать или выдумать.

И теперь Аликино не видел никакой другой возможности, кроме необходимости примириться с положением и продолжать опыт, чего, впрочем, ему и самому очень хотелось. Немыслимо было остановиться. Сделай он это, на экране Memow, конечно же, тотчас появилась бы безапелляционная надпись, которая была бы равнозначна смертному приговору:

ОД Аликино Маскаро. Запрошенная проверка окончена. Омонимии нет.

По экрану вновь побежали строки.

Я не испугался. Вся эта перестрелка произошла настолько молниеносно, что я едва успел прийти в себя. В машине спрашиваю Давида, хотя уже знаю, вернее, догадываюсь, не с этим ли трансвеститом, которого убили, он должен был встретиться. Давид утвердительно кивает, потом мы всю дорогу молчим.

Курсор остановился, словно ожидая чего-то. Аликино перечитывал последние, только что написанные строки и вздрогнул. Определенно стиль их чем-то отличался от привычной, хорошо знакомой манеры Memow.

Memow, что-то не получается?

Нам надо спешить.

О`кей. Но как?

Опуская детали.

А результат не будет выглядеть менее правдоподобным?

Ценность результата зависит от того, как он используется. Ценность переменчива.

Конечно. Пойдем дальше.

Гамберини Альсацио: 1845-1945.

Продолжай, Memow.

Маскаро Астаротте: 1885-1945.

Хорошо, но какая тут связь с нашей работой?

Связь вполне различима — 1945 год упоминается в обоих случаях.

Memow, ты, видимо, хочешь что-то сообщить мне, но я не улавливаю, что именно. Что-то не в порядке с твоей памятью? Кто-то вмешивается в нее?

Неприемлемый вопрос.

О`кей. Не важно. На чем остановились? Если не ошибаюсь, мы должны уже прибыть в дом Давида.

Дом Давида вполне отвечает его характеру: очень чистый, в идеальном порядке, как и он сам, потому что он лишь притворялся трансвеститом. Тут вполне могли проживать двое, только я никогда не встречал здесь никого, ни мужчин, ни женщин, кто, возможно, составлял компанию Давиду хотя бы время от времени. Сажусь в кресло, обитое белым полотном, возле небольшого домашнего бара и ищу в нем что-нибудь выпить. Давид задумчиво теребит свои рыжеватые усы.

Спрашиваю:

— Ты хорошо знал его?

— Нет.

— Считаешь, что убрали именно потому, что он должен был встретиться с тобой, или по каким-то иным причинам?

— Не знаю.

— Было бы неплохо, если б ты знал, я так считаю. Послушай, значит, так и не хочешь сказать мне, что же тебе должен был сообщить этот несчастный трансвестит?

— Все, что ему было известно, он уже сообщил мне, еще раньше. Несущественные детали. Он работал в Трапани. И очень захотел встретиться со мной, возможно, только для того, чтобы вытянуть из меня еще немного денег. Я ожидал от него лишь уже известные мне сведения, но поначалу надо выслушивать всех до единого.

Я удовлетворенно киваю.

— Конечно, надо искать правду, поскольку что-нибудь полезное всегда где-нибудь отыщется. Не учи меня журналистике. Или дилетантскому сыску.

— Кино, думаю, нам придется отложить на некоторое время все наше расследование.

— Ты испугался?

Мой вопрос повисает в воздухе. У меня складывается впечатление, будто Давид что-то обдумывает, но не хочет или не решается поделиться со мной своими соображениями. Пытаюсь пойти ему навстречу.

— Мы вообще-то можем и совсем отказаться от этой затеи, — говорю я, наливая себе полную рюмку. — Прощай, тугой кошелек.

— Похоже, ты не слишком огорчаешься.

— Все потому, что, в общем-то, я никогда не верил во все это. К нашей затее я всегда относился как к какой-то игре, поиску алиби, к обману самого себя. Знаешь, такие проекты, если рассказывать о них кому-то, даже самому себе, когда захочешь потешить себя иллюзиями, выглядят вполне правдоподобно, кажется, ничего не стоит осуществить их, и они принесут удовлетворение. — Останавливаюсь и со вздохом продолжаю: — Извини, но давай говорить откровенно. Все эти документы, которые, как уверяешь, ты получил из первых рук и которые, по твоим словам, дорого стоят, действительно существуют? Я вижу только то, что, впрочем, известно всем: несколько марсельцев, несколько мафиози, чьи имена знают даже дети, две сицилийские лаборатории, перевалочные базы на юге Франции и в Генуе. Обо всем этом мой друг Пульези знает гораздо больше.

Давид открывает ящик стола и достает оттуда тоненькую брошюрку: