Книга Банда Гимназиста - Игорь Пресняков

Было ли это справедливым? Лишь отчасти. Наш Государь Николай Александрович, человек образованный и мягкий, безусловно, находится под влиянием высшей аристократии, публики крайне консервативной и далекой от жизненных реалий. Царь выжидал и, порою, слишком долго. Однако, при всех колебаниях, Император все же даровал народу демократические свободы и представительный парламент. Только дураки утверждают, что сделать подобное Николая заставила революция 1905 года. Чушь, царь и сам не раз подумывал о Государственной думе.

А была ли в ней нужда и государственный прок? Собралось полтысячи пустозвонов, схожих с античными демагогами, стали разжигать страсти, критикуя всех и вся… Россия не имеет опыта народного представительства, посему и оказались все наши Думы бездейственными. Вину же за свою несостоятельность депутаты старались свалить на Государя: он, дескать, маловато дал Думе прав! А вне стен Таврического дворца эти «народные избранники» разворачивали уже совсем разнузданную агитацию против самодержавия.

А что творилось вокруг? Рабочие и интеллигенция выступали за радикальные перемены. Реакционеры требовали ужесточения режима. Таким образом, власть оказалась в изоляции. И вот тут из среды здравомыслящих умеренных людей выдвинулся Петр Аркадьевич Столыпин, последняя надежда истинных патриотов. Он начал реформы в деревне, учредил школы для рабочих и ввел начатки трудового законодательства на фабриках. Не секрет, что такой человек не был угоден революционерам – он выбивал у них почву из-под ног. За что и поплатился.

Более всего меня огорчает свинство нашей интеллигенции. Все эти разночинцы, вышедшие в люди благодаря стараниям Александра Освободителя, орущие и свистящие беспрепятственно только с разрешения Государя Николая Александровича, настолько неблагодарны и непримиримы, что голова идет кругом! Ужели им мало того, что богатство и сила государства нашего растут с каждым годом? Нет, им милее бунт и безвластие! Ошибаетесь, милостивые государи! Россия сильна стержнем державности и единоначалия, ее пределы столь обширны, что революционный поворот к демократии может лишь обессилить ее и ввергнуть в сепаратизм. Мужик русский кроток и трудолюбив только в условиях традиционного закона, отмени его – и россиянин придет к анархии и вседозволенности, а не к желанной демократии…»

Отцовские слова во многом оказались пророческими. Сегодня, вспоминая их, становится ясно, что папа размышлял категориями чересчур субъективными. Да и может ли анализ исторической ситуации быть объективным и всеобъемлющим, ежели человек сам находился в условиях этой ситуации? Лишь теперь, пройдя испытания временем, мы начинаем понимать реальное положение вещей в дореволюционной России.

Причиной всех наших бед было вековое противостояние Империи (и ее опоры – дворянства) – остальному обществу. Со времени падения монгольского ига Российское государство имело цели, отличные от интересов простого народа, стояло над народом. Отсюда вытекали и сословная разобщенность, и непонимание друг друга, и, как следствие, – радикализм обеих сторон. Жестокая сословная иерархия, подавление любого вольнодумства привели к неразвитости политического сознания и опыта политической борьбы.

Внешне крепкая и процветающая страна медленно гнила изнутри и держалась лишь благодаря православию, авторитету самодержца и горячему патриотизму. Как только авторитет царской власти упал, церковь оказалась опорочена распутинщиной – с одной стороны, развитием науки и атеизмом – с другой; когда патриотизм сменился непониманием целей длительной мировой войны – Империя рухнула. После ее падения ни одно правительство не могло навести порядка – хаос продолжал разрастаться.

Большевики оказались наиболее мудрыми и прагматичными из всех «демократов». Они пообещали мир, землю, рабочий контроль на предприятиях и самоопределение нациям. Вместе с тем большевики приняли на себя огромную историческую ответственность в решении вековой проблемы построения гражданского общества на патриархальной, в основе своей еще феодальной почве. Уставший от войны, разрухи и обещаний Временного правительства народ принял большевиков с затаенной надеждой. Утверждению их власти почти не было отпора. Однако несмотря на заявления о стремлении к справедливому демократическому устройству, большевики оказались в парадоксальной ситуации – для сохранения власти партии они были вынуждены отмежеваться от миллионов граждан! Все непролетарские классы сразу же были объявлены эксплуататорскими, а их представители подверглись гонениям. Права личности и собственности не соблюдались, воцарилось беззаконие и произвол. Наш сосед по дому, больной старичок, около десяти лет жил на доходы от ценных бумаг. Вмиг ликвидировав их, большевистское правительство лишило его средств к существованию. И таких были миллионы!

Я приехал в Петроград в ноябре семнадцатого. С гордостью, при золотом «Георгии» вышагивал я по родному городу. И что же? Меня арестовали, пытались избить, сорвать награды. Только потому, что я не скрывал, что офицер! Разобравшись, конечно, отпустили, однако неприятный осадок остался. Непримиримостью и максимализмом большевики сами толкнули в лагерь своих противников массу людей. Мир и строительство «справедливого общества», обещанные коммунистами, обернулись кровавой бойней.

Наверное, не ошибусь, ежели скажу, что твое и мое детство мало чем отличались друг от друга. Сын статского советника Казначейства и внучка инспектора железных дорог росли вдалеке от бедняцких окраин, от «гнилых» рабочих местечек и социальных проблем; мы жили на земле, где исстари ценились честь, доброта, христианское благочестие и преданность долгу. Веками нечеловеческих усилий народа русского удалось создать великую державу, могущественную и, казалось, незыблемую. Новые же порядки ужасали: грабежи, расстрелы без суда, унижения, злоба и невежество – как добродетель…

Для меня, русского офицера, эпизод с арестом и попыткой осквернить боевые награды был немаловажным показателем. Произошло унижение чести защитника Отечества, принесшего присягу на служение России. Многие мои предки отдали жизнь служению Родине: далекий пращур отличился при Гангуте, за что получил наследное дворянство лично от Петра Великого; прадед был рядом с князем Барятинским при Гунибе и брал Шамиля; дед пал геройской смертью под Плевной. Немало моих предков строили мосты и дороги, лечили больных и сражались на море.

Разве я мог спокойно принять это оскорбление? Подобные мне, оскорбленные несправедливостью русские люди и стали под знамена белых армий. Мы боролись не за потерянное добро и поместья (которых, к слову, у многих не было и в помине), не за капиталистов и заводчиков (которых презирали), а за свою тихую и славную Родину, за матерей и отцов, за будущее детей, за честь и доброе имя. В наших рядах сражались не трусливые фабриканты, а испытанные офицеры, недовольные большевистскими продразверстками крестьяне и казаки, подло обманутые интеллигенты и даже рабочие.

Так, непоколебимой стойкостью отличались Ижевская и Воткинская дивизии, составленные из настоящих пролетариев-добровольцев. Не скрою, союзники по Антанте помогали нам, однако первое время в действующих частях легко можно было встретить офицеров в лаптях и опорках, оборванных и полуголодных. Ужас и безумие гражданской войны заключались именно в том, что на стороне большевиков воевали столь же близкие нам люди, наши соотечественники. Многие из тех, кто поддержал большевиков (рабочие, часть крестьянства, беднота национальных окраин, «передовая» интеллигенция), всего лишь выступали против старых порядков, выбирали «из двух зол» – корниловской диктатуры и крайнего национализма белых или обещанной новой властью демократии. Белым воинством двигало отчаяние и жгучее желание восстановить справедливость; наши противники бились за свою правду. Жестокость подогревала воинский пыл, не оставляла путей к примирению.