Книга Закрытая книга - Гилберт Адэр

— Готово.

— Хорошо. Теперь читайте.

— Что? Весь текст?

— Только первый абзац. Прошу вас.

— «Я слеп. У меня нет зрения. И глаз у меня тоже нет. Следовательно, я…» Кхм…

— Продолжайте, продолжайте.

— «Следовательно, я урод. Ибо слепота есть уродство, она… она… сюрреалистична. Но еще более сюрреалистичным является тот факт, что, лишившись не только зрения, но самих глаз…»

— Но и самих глаз…

— «Но и самих глаз, я продолжаю как бы «видеть». То, что я вижу, возможно, «пустота» — я ведь слеп, — но эта «пустота», как сие ни парадоксально, для меня отнюдь не неописуема. Я не вижу ничего, но самое поразительное заключается в том, что я могу это ничто описать».

— Достаточно. Так, прекрасно, прекрасно.

— Уф. Не могу вам передать… кхм… как я рад, что сумел… сумел…

— Потерпите мое общество еще несколько секунд. Не минут, уверяю вас, а именно секунд.

— Ну, хорошо, только…

— Пожалуйста, просто доберитесь до конца.

— До конца? До конца чего?

— До последней части директории. Это ведь вы сумеете?

— Охххх. Да, наверное. Погодите… так, вот и конец. Что теперь?

— Опять же, прочтите мне текст. Начните с какого-нибудь подходящего места и читайте. Прошу вас.

— Ну, тогда… Начну отсюда, ладно? Гм… «Это может показаться странным, но, размышляя о книге «У ног призраков», я никогда не задаюсь вопросом, почему этот роман пользовался небывалым (для меня) успехом и у читателей, и у критиков, — откровенно говоря, я всегда сознавал, что книга сия призвана угождать самым разным вкусам; нет, я спрашиваю себя, зачем вообще я решил ее написать. Она настолько не похожа на мои другие романы…»

— Другие мои…

— «Она настолько не похожа на другие мои романы, ее изящество и шарм настолько легковесны — атмосфера эпохи, Венеция, действие происходит главным образом в аристократической среде, — что даже ныне я с трудом признаю в ней собственное произведение. Может быть, стимул, первоначально побудивший меня к ее созданию, состоял всего лишь в том, что я очень долгое время считался писателем для писателей и мечтал хотя бы раз в жизни оказаться писателем для читателей? Нет, едва ли. Я не берусь утверждать, что знаю и понимаю ту огромную невидимую массу, которая зовется моими читателями». Достаточно?

— Нет, еще нет. Дальше, пожалуйста.

— «Или же я надеялся обратить на себя внимание равнодушных ко мне до той поры критиков? Тоже едва ли. Ведь я уже знал: невозможно заранее судить о том, какое суждение выскажет критик, если не…»

— Извините, если позволите, у меня к вам маленькая просьба. «Судить» и «суждение» разделяет здесь всего несколько слов. Как это я такое пропустил?! Замените, пожалуйста, «судить» на «предсказать». Нет, погодите. Лучше на «предугадать». Да, «предугадать». И снимите «о том». Прямо сейчас, хорошо?

— Но у меня в самом деле нет…

— Действуйте побыстрее, и все. Секундное же дело.

— Готово.

— Продолжайте.

— «Ведь я уже знал, что невозможно заранее предугадать, какое суждение выскажет критик, если не имеешь четкого представления о его вкусах и пристрастиях; по опыту знаю, что большинство критиков превыше всего ценит деньги. А может быть, в конце концов я решил, что лучше уж сыграть роль… э… э… шлюхи, чем старой девы? Словом, решил, как принято говорить, бесстыдно продаться? И снова скажу — едва ли. В конечном счете продажный писатель всегда окажется в выигрыше, поскольку публика неизбежно сочтет себя обманутой и произведение, следовательно, не проживет, просто не сможет прожить долго. Но мне, разумеется, не стоит и пытаться понять природу необычайного успеха моего романа. Мне ли в конце-то концов судить о достоинствах произведения, к которому я непосредственно причастен? Это очень походило бы на решение полиции самостоятельно расследовать коррупцию в собственных рядах». На этом текст кончается.

— Спасибо. Что ж, вроде бы все верно. Слово в слово так, как я диктовал, если только память меня не подводит.

— Что, простите?

— Ничего. Просто не дает покоя одна тревожная мыслишка. В сущности, дурацкая. Да, и еще раз — большое вам спасибо. Вы прочли все очень хорошо.

— Нет, это вам спасибо. Теперь мне можно идти? Я хочу сказать, вы не возражаете, если я отправлюсь дальше? Мне ведь надо посетить еще очень много других избирателей.

— Естественно, вы можете идти.

— Благодарю вас. Кстати, вы, конечно, поддерживаете консерваторов?

— Я? Да я в жизни не ходил голосовать.

— Не может быть! Знаете, мне кажется, вы могли бы…

— Оставьте, друг мой. Вы только что вернули бедному слепцу душевное равновесие. Так что на сегодня вы свое доброе дело уже совершили.

— Но мы же не бойскауты. Тем не менее… да, я… я действительно рад, что сумел вам помочь. И теперь я…

— Только перед уходом выключите эту штуковину, будете совсем молодцом.

— Выключил. Так. Значит, на ваш голос, как я понимаю, рассчитывать не приходится?

— Ни в коем случае. Сюда, сюда.

— Я помню. Пожалуйста, не жмите так сильно, ваши пальцы опять прямо вонзились мне в руку.

— Стараюсь, чтобы вы тут не заблудились. Теперь сюда.

— Да-да. Я знаю. Ой! Я же просил, пожалуйста!

— Извините, извините. Да, кстати, пока не забыл, неужели и вправду Кук, а? Я имею в виду, премьер-министр?

— Кук?

— Да, Роджер Кук.

— Роджер Кук?

— Я так и сказал. Роджер Кук.

— Тот тип, который не слезает с экрана телевизора, что ли?

— Ну, это я вряд ли могу знать, верно? Гляньте-ка на меня. Да повнимательнее.

— Охххх, я…

— Видите, про что я толкую? Но все же — он премьер-министр или нет?

— Что? Что? Да, да, конечно, как… как скажете!..

— А у Блэра СПИД?

— О, совершенно верно! Совершенно верно! У Блэра СПИД, еще бы! Да, это… Слава тебе господи, вот и выход. Я хочу сказать… Нет, нет, провожать не надо, не беспокойтесь, я закрою дверь. Ужасно рад… как я уже говорил, ужасно рад… что смог вам помочь. И… кх… ну, я… словом, до свиданья.

— До свиданья, до свиданья. Заходите как-нибудь еще.

Идиот.

* * *

Компьютер мне не солгал. Роджер Кук действительно премьер-министр. А у бедняги Тони Блэра, видимо, и в самом деле СПИД. Стало быть, все в порядке? И тем не менее. Тем не менее. Почему я не могу избавиться от чувства, что тут все же что-то неладно? Разве у меня спокойно на душе? Нет. И будет ли когда-нибудь спокойно? Кто знает?