Книга Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд

— Горе-горькое у меня, господин мой. Потерял всё, что имел.

В ярком солнечном свете Гантер вгляделся в лицо попрошайки: крупный нос, высокий широкий лоб. Возможно, он был выдающимся ученым, но по воле слепого случая или рока превратился в одного из тех, кто, сидя в пыли, беспомощно взирает на окружающий мир.

Лекарь достал из кармана пенни и протянул нищему:

— Помоги тебе Бог.

— Благодарю вас, сэр, за доброту вашу, — заученно и привычно забубнил нищий. — Буду Бога молить, чтобы помог мне воздать вам сторицей.

Гантер был хорошо знаком с запахами человеческого тела, и тяжелый дух, исходивший от бедняка, не оскорблял его обоняния, хотя явственно отдавал ночным горшком. Нищий, по видимости, был вполне здоров, только на лбу виднелись странные круглые пятна.

— Под волосами есть струпья? — спросил лекарь. Нищий кивнул. — Как пойдешь в поля, набери травы, что в народе зовут печеночником. Растет во влажных местах. Поплюй в плошку, разотри траву в кашицу и приложи к голове.

Нищий рассмеялся:

— Вот жизнь пошла, господин мой! Вместо волос человек должен траву на голове растить.

— Ничего страшного, главное — чтоб помогло. Храни тебя Господь.

Смех бедняка почему-то напомнил ему песенку, которую он выучил в детстве. Свернув за угол, лекарь вполголоса запел:

Nos vagabunduli

Laeti, jucunduli,

Tara, tarantare, teino.[81]

Ему вспомнилась поговорка: «Нищие — что Божьи менестрели». Он зашагал по Уотлинг-стрит, в ушах все еще звенела детская песенка; внезапно снова нахлынул страх: за ним опять кто-то крался. Лекарь поспешно свернул на Лэм-элли и вышел к Синк-Корт. Сзади отчетливо слышались шаги. Гантер с нетерпением ждал — вот сейчас появится тот, кого он страшится. Из переулка вышел человек средних лет, в старомодном кожаном камзоле и кожаной шапке. Гантер узнал Бого, судебного пристава; совсем недавно он лечил Бого — у того воспалилось бедро. Гантер с облегчением окликнул бывшего пациента:

— Что это значит, Бого? Или ты запамятовал, где я живу? Зачем ходишь за мной по пятам?

— Я вас приметил, господин Гантер, когда вы смотрели праздничную процессию, и решил: надо без проволочки открыть вам, что меня гнетет. Как предсказывал святой Павел, в эти дни свершится зло.

Бого отнюдь не пользовался расположением сограждан. Он недавно получил свою должность — при создании нового округа Фаррингдон-Уизаут, куда вошел Смитфилд и отрезанные от Кларкенвеля Тернмилл-Брук и Коммон-лейн. Известность судебного пристава простиралась, однако, далеко за пределы нового прихода, поскольку в его обязанности входило вызывать горожан на церковные судилища, а также на заседания местных судов, хотя считалось, что по выплате определенной суммы судебное предписание можно и уничтожить. Его прозвали «трещоткой дьявола» и обходили стороной. Бого подошел к лекарю вплотную, обдав его зловонным дыханием. Судя по тяжелому запаху, у пристава завелась серьезная хворь, возможно, рак.

— Слыхали? Король, переодевшись монахом, бежал из Кармартена.[82]

— Это уже давно не новость, Бого.

— И с ним еще несколько вельмож. Прежалкое, говорят, было зрелище.

— Теперь он начнет переговоры с Генри. Подождем. Но почему ты решил потревожить меня этим разговором именно сейчас?

— Тут еще одно дельце. — Пристав глянул лекарю прямо в лицо. — Кое-кто омрачил жизнь нашего города.

— Темнишь, Бого.

— А вы слыхали про исполина епископа, того, чьи мощи пару недель назад обнаружились возле Святого Павла?

— Разумеется.

— При нем нашли кольцо, и не какое-нибудь, а золотое. — Гантер молча слушал. — А на кольце — престранный рисунок из кругов.

— Это древний священный символ. Что дальше?

— Ладно, пусть это хороший символ, но сейчас он на службе у злых сил. И в последние дни принес много вреда.

— Каким же образом, господин судебный пристав?

— Возле часовни на Сент-Джон-лейн, — помните, ее недавно спалили, — на стене заметили такой же круг. Точно знаю. Сам видел. А там, где лежал убитый писец, на двери тоже был нарисован круг. Попомните мои слова, господин Гантер, этой пемзой они весь Лондон так отполируют — камня на камне не останется.

— Ты сущее дитя, Бого. Придумываешь такое, что никому в голову не придет сочинить, не говоря уж — сотворить.

— Однажды случилось мне арестовывать некоего Фрауайка, его обвиняли в ереси, так в комнате у него я приметил книгу, и в ней все это предсказано. Пять в одном, и всего пять. У нашего Спасителя сколько было ран? Пять. И столько же струн на Давидовой арфе, которая создает музыку сфер.

— Странные речи ты ведешь, Бого.

— Странные вещи до меня доходят.

Лекарь считал судебного пристава хитрецом и пройдохой, однако предаваться пустым фантазиям было не в его натуре. Не исключено, что Бого ходит тайными тропками и в никому не ведомых закоулках собирает последние городские новости; он небось запанибрата с иноземцами и всяким сбродом, что шатается по ночам.

— А круги эти, Бого, ты в разных местах видел?

— Где только их нет. Они сулят нам смерть. Читают заупокойную молитву, одним словом, отпевают нас.

— И кто, по-твоему, оставляет на стенах символы своих замыслов? Еретики, вроде Фрауайка?

— В этом городе, господин Гантер, водятся самые разные шайки и кланы, только до поры до времени они таятся и днем сходят за добропорядочных горожан. Они-то и пускают в ход разные хитрости. А мир наш очень хрупок.

— Наверняка не настолько, чтобы нельзя было в нем разобраться.

— Ради всего святого, запомнит? мои слова. Вы все еще водите знакомство с Майлзом Вавасуром?

Три года тому назад у Вавасура возник свищ, и Гантер его вырезал. Спустя год законник пригласил лекаря к себе в Скропс-Инн — отужинать и отметить годовщину избавления от напасти.

— Передайте ему всё, что я вам рассказал. Он — человек надежный; о чем нужно — спросит, о чем нужно — сам расскажет. Гляньте-ка. Видите факелы? — В переулке послышались шаги. — Гулянье идет к концу. Храни вас Господь.

И Бого скользнул во тьму. Он инстинктивно остерегался сборищ с факелами: могут пригрозить, а то и побить. И действительно, в праздничной веселой толпе, высыпавшей на Синк-Корт, затесался Джон Доу, известный в городе мошенник и плут, которого Бого брал под арест за несколько месяцев до летнего праздника. Доу был уличен в том, что просил подаяния, притворяясь немым и даже лишившимся языка. Для подтверждения этого несчастья он всегда держал в руках железный крюк, клещи и клок кожи в серебряном обрамлении, формой напоминавший кусочек языка. На серебре было начертано: «Это язык Джона Доу». Джон издавал нечленораздельный рык, беспрестанно открывая и закрывая рот, но так ловко, что его язык никому не был виден. Заподозрив лихоимство, Бого незаметно пошел за Доу на Биллитер-лейн, где прохиндей снимал комнатушку, и там, на глазах у судебного пристава, Доу без малейших затруднений принялся болтать с соседкой. Бого донес обо всем в суд, и Доу был арестован. Его осудили и выставили у позорного столба, но, отбыв наказание, мошенник предпочел остаться в Лондоне. Никто не знал, откуда у него берутся деньги на выпивку, тем не менее он каждый вечер кутил в одном и том же кабаке самого низкого пошиба. И теперь, заметив Доу в толпе гуляк, судебный пристав поспешил прочь.