Книга Общество "Сентябрь" - Чарльз Финч

— Он не просил что-нибудь передать на словах? Имя мне ни о чем не говорит. — Ленокс одевался, то и дело подходя к столу, чтобы сделать спасительный глоток кофе.

— Нет, сэр, — отвечал Сэмюэл, — но он уверял, что вы его знаете.

— В самом деле? Экая самоуверенность — понятия не имею, кто он такой. А он точно не из тех, кто выпрашивает деньги или продает искусно выполненные рождественские венки?

— Сэр, он заверил Мэри, что у него нет таких целей.

— А как одет?

— Как человек высокого положения, сэр.

Ленокс недоуменно пожал плечами.

— Видимо, придется его принять. Предложите ему что-нибудь выпить, если вы еще этого не сделали, и скажите, что я скоро спущусь.

Он неспешно ел яблочный пирог — к человеку, наносящему визиты так рано, торопиться незачем — и мысленно представлял список дел на сегодня. Посмотреть заключение следователя, которое должен прислать Дженкинс; днем встретиться с Джоном Лайсандером; зайти к леди Джейн; и, наконец, сесть на поезд в Оксфорд, где Грэхем, будем надеяться, завершил работу по теме «профессор Хетч». Третий пункт всецело занимал его мысли. Глубоко вздохнув, Ленокс допил кофе и повязал галстук.

Внизу ждал прекрасно одетый молодой человек лет двадцати двух — двадцати трех, который встретил его словами:

— А где же Грэхем? Реверансы некой Мэри довели меня до мигрени.

— Джон Даллингтон? — изумился Ленокс.

— Никто иной. Хотя, право, мне казалось, что «Джон Бест» — чудесное решение. Я заказал сотню таких визитных карточек.

— Зачем? Что вас привело? Нет, я, конечно, всегда вам рад, но ведь с нашей последней встречи прошло чуть ли не больше года?

Лорд Джон Даллингтон был младшим из трех сыновей герцога и герцогини Марчмейн — и постоянной головной болью для родителей. Глядя на него, вы видели одетого с иголочки невысокого брюнета; глубоко посаженные глаза смотрели с красивого лица чуть насмешливо, а поза выдавала вечную скуку. Да, еще его фирменный знак — безупречная гвоздика — и сейчас выглядывал из петлицы. Чем-то он напоминал Наполеона, вернее, Наполеон стал бы Джоном Даллингтоном, если бы, вместо того чтобы завоевывать Россию, каждый вечер кутил в клубе «Переполох».

В Лондоне за ним укрепилась слава законченного пьяницы, гуляки и грубияна. Обычный удел третьих сыновей — армия или церковь — его не прельщал, он предпочел им иное — праздность, во всяком случае, до тех пор, пока не выберет, чему себя посвятить. Но случись ему сделать выбор, знакомые бы очень удивились. Сколько бы Даллингтон ни уверял, что решение вопроса — дело нескольких дней, даже те, кто симпатизировал молодому лорду, признавали, что на раздумья скорее всего уйдет вся жизнь.

В охотничий сезон Ленокс иногда встречал Даллингтона в Марчмейн-хаусе, в графстве Суррей, реже — в Лондоне. Однажды леди Джейн передала Леноксу просьбу своей подруги герцогини — вразумить непутевого сына, но детектив проявил разумную непреклонность и доказал подруге детства, что ни при каких обстоятельствах не станет начинать разговор, заранее обреченный на неудачу или, что еще хуже, неловкое молчание. Однако время от времени гора приходит к Магомету — и вот юный Даллингтон, собственной персоной, ни свет ни заря стоит перед Чарлзом. Для Ленокса такое явление было равносильно встрече с императором Японии в таверне «Дерн».

— Мистер Ленокс, я хотел бы поговорить с вами кое о чем. Папа вас очень любит, и мне вы тоже всегда нравились — и я, само собой, не забыл ваши полкроны: вы дали их перед моим отъездом в школу, и они пришлись там очень кстати — сколько сигарет я на них купил в те дни… У меня серьезные планы.

— Правда? — Подобная новость осчастливила бы герцога с герцогиней, но Ленокса она только озадачила.

— Я оставлял вам свою карточку еще раньше, но сейчас это особенно для меня важно. Вы, я знаю, ищете убийцу Джорджа Пейсона?

— Да, — ответил удивленный Ленокс.

Даллингтон замолчал, словно искал способ облечь в слова нечто, для чего мало просто иметь дар речи. Наконец он заговорил:

— До вас, вероятно, доходили слухи, что я ищу поприще себе по душе. Я бы и рад осчастливить почтенного родителя, который спит и видит меня викарием или генералом (пропади пропадом и то и другое), но сам я все время возвращаюсь к одной и той же мысли: я хочу быть детективом.

Воцарилось долгое молчание.

— Я потрясен, — вымолвил Ленокс, и никогда еще слова не отражали его мысли более точно.

— Время от времени я пускаюсь в загул — возможно, чаще, чем положено, — и не думаю, что перестану, пожалуй, просто не смогу без этого. Но я всегда остро чувствовал несправедливость. Больше мне хвалить себя не за что. А ругать — сколько угодно: я мот, меня считают ловеласом, я слишком много пью, ни во что не ставлю родовой герб, далеко не всегда слушаю, что говорят мать и отец. И тем не менее то, что я считаю лучшим в себе, лежит на другой чаше весов — во всяком случае, до тех пор, пока во мне живо чувство справедливости и понятие честной игры.

— Вот как, — отметил Ленокс.

— Отчасти это чувство с игрового поля Итона, старое доброе правило: никогда не доносить, делиться и все такое — но я помню и другие примеры, еще из детства. Я сознавался в ту же секунду, если в моем проступке могли обвинить другого. Что совсем не вязалось с моей натурой, поскольку в самих проступках я ничего дурного не видел.

— Чтобы стать детективом, этого мало. Нужно упорство и человеколюбие, Джон. И сознание собственного несовершенства.

— Вы, разумеется, хотите напомнить мне, что я дилетант. Я и не отрицаю этого. Но я чувствую, что хочу заниматься расследованием преступлений. Я не зря отниму у вас время.

— Ваши родители огорчатся.

— Несомненно. С другой стороны, их, возможно, утешит, что я взялся за ум, и потом, вы понимаете, вопрос о деньгах не стоит.

— Говоря откровенно, ваше желание избрать эту стезю беспокоит меня и подругой причине.

— Я вас слушаю.

— Среди жертв нарушителей закона попадаются люди столь же разные, как и в любой другой общности, объединенной по любому другому признаку. Искать справедливости для Джорджа Пейсона — благородно и правильно, а что, если жертва — кучер, который избивал жену и умер оттого, что его огрели по голове чем-то тяжелым? Будете вы изучать, куда ведут улики в этом случае? Заинтересует ли вас грязный, покрытый вшами труп, найденный в придорожной канаве?

Даллингтон ответил с большой прямотой:

— Могу обещать только одно: я приложу все усилия, чтобы оставаться объективным, какое бы дело ни расследовал. Однако о Пейсоне я заговорил не случайно. Я помню его: он только поступил, а я учился на четвертом курсе в Тринити-колледже; славный был паренек. На днях я встретил нашего общего приятеля — и тут меня словно током ударило, вот я и примчался сюда со своим планом.

— С каким планом?