Книга Семья Спеллман расследует… - Лиза Лутц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шутка! – выпалила я, но старушка не улыбнулась даже из вежливости.
Дурной знак.
– Да, я учитель. Пока только заменяю других. Дети – просто прелесть, верно?
– Да, – ответила миссис Санчес. – У меня самой три внука.
– Чудесно! Дети у вас, наверное, тоже есть?
Тишина.
– Ну, то есть сперва нужно обзавестись детьми, а уж потом можно и внуками…
– У меня трое детей, – ответила секретарь, вежливо, но неприятно улыбнувшись.
– Поздравляю! – Пыл мой заметно поубавился, и я решила больше не острить.
– А где вы обычно работаете, Изабелл?
– О, да по всему городу!
– А разве за вами не закреплены какие-то школы?
– Нет, мне нравится бывать в разных. Менять обстановку.
– Ну а на прошлой неделе вы где преподавали, к примеру?
На прошлой неделе у нас с Дэниелом состоялся очередной ленч-сюрприз, и я переоделась возле средней школы «Президио». Врать нужно последовательно – это я поняла еще в детстве.
– Во вторник и в среду я работала в «Президио», если мне не изменяет память.
– Надо же, мой внук Хуан учится в этой школе. Тогда вы знаете директора! Лесли Грэнвиль…
– О, мы с ней почти не знакомы.[20]
Тишина.
– С ним, вы хотели сказать? Лесли – мужчина, насколько мне известно.
– Ну да, – подтвердила я, бледнея. – С ним, разумеется. Вечно путаю местоимения. Как-то это называется… Не важно. Конечно же, Лесли – мужчина.
От дальнейшего позора меня спасло божественное вмешательство: зазвонил телефон. Однако с тех пор миссис Санчес поглядывала на меня подозрительно, как будто я что-то скрывала. Впрочем, так оно и было.
Мы с Дэниелом встречались уже шесть недель, и в моей повседневной жизни стало слишком много обмана. Пора было, как говорится, выйти на свет. Если я и могла утаить свою настоящую работу от Дэниела, то саму себя спрятать от семьи было выше моих сил. Да, я понимала, что неправильно расставила приоритеты, но все равно это казалось мне шагом вперед. Итак, в одно прекрасное утро я вышла из комнаты в рубашке и твидовой юбке и непринужденно направилась к двери. То же самое я проделала на второй и третий день, хотя мои костюмы слегка менялись.
На четвертое утро путь мне преградил отец. Было семь часов, а он обычно не выползает из постели раньше девяти, поэтому я сразу насторожилась.
– Доброе утро, Изабелл.
– Пап, а чего это ты так рано встал?
– Хотел посмотреть на восход.
– Ну как?
– Опоздал на полчаса. Я и не подозревал, что солнце встает так рано.
– Ты нарочно не даешь мне выйти из дома?
– Да.
– Почему?
– Что новенького?
– Ничего.
– Твоя одежда говорит о другом.
– Надо же, я и понятия не имела, что мои вещи с тобой разговаривают.
– Еще как.
– И что же они говорят?
– Ты что-то задумала.
– Ничего себе, вот болтушки!
– Иззи, ты подозрительно одеваешься, – слегка повысил голос папа.
– Слушай, мне через десять минут надо быть в центре города, – ответила я, протиснувшись к двери. – Я велю своим шмоткам больше с тобой не разговаривать, о'кей? Надеюсь, они меня поймут.
Я заметила, как Стоун сделал запись о моей привычке входить через окна. Пишет он неразборчиво, читать сверху вниз неудобно. Обычно я делаю это незаметно для окружающих, но сегодня слишком долго вглядывалась в страницу.
– Изабелл, пожалуйста, не читайте мои записи.
– Я и не читала.
– Читали.
– Нет.
Стоун опускает ручку и испытующе смотрит мне в глаза:
– Сколько вам лет?
– У вас же записано.
– Отвечайте на вопрос.
– Двадцать восемь.
– Изабелл, в двадцать восемь человек уже считается взрослым. Вы можете водить машину, голосовать, выходить замуж, пить, подавать на людей в суд, отбывать наказание в тюрьме…
– Ближе к делу, инспектор.
– Перестаньте вести себя как ребенок.
– Что это значит?!
– Это значит, что вам пора становиться взрослой, Изабелл.
Странно, его упрек пронимает меня до глубины души. Хотелось бы думать, что он лишь повторяет слова родителей, но я-то знаю: Стоун прав.
Я опускаю глаза на стол и разглядываю царапинки, которые сделала за время бесчисленных детских и подростковых допросов. Я пытаюсь забыть, почему я здесь, и не думать о всех тех словах, что были направлены против меня в этой комнате. Забыть о том, что Стоун уже допросил здесь каждого члена моей семьи. Точнее, почти каждого. Я стараюсь думать о чем-нибудь другом, но инспектор возвращает меня к реальности.
В тот вечер я возвращалась домой, морально готовясь к очередному шквалу вопросов о моей внешности. Однако в доме назревал иной конфликт, привлекший к себе внимание всей семьи. Зайдя в коридор, я увидела сестру, которая близоруко щурилась на дверь в свою спальню.
– Рэй?
Мой голос вывел ее из оцепенения, и она резко развернулась.
– Ты была в моей комнате?
– Нет. А что такое?
– Кто-то был, – ответила Рэй и толкнула дверь указательным пальцем. Та со скрипом приоткрылась. Сестра выжидательно на меня посмотрела.
– Рэй, не надо поспешных выводов! – Я попыталась ее образумить, зная, что это бесполезно. Она научилась устанавливать замки два года назад. Мы все закрываемся друг от друга, так уж принято в нашей семье (если не считать двух лет, когда мне из-за наркотиков настрого запретили запирать комнату). Спеллманы страшно пекутся о своей личной жизни, потому что чужая для них ровным счетом ничего не значит.
Я поднялась к себе. Через несколько секунд внизу хлопнула дверь и раздался топот стофунтового человека. Я вышла из комнаты и спустилась в гостиную.
– Старый козел, кто дал тебе право брать мои вещи?! – заорала Рэй.
Дядя, не отрываясь от телевизора, сказал:
