Книга Удивительное путешествие Помпония Флата - Эдуардо Мендоса

Юноша надменно молчал, пока Квадрат не влепил ему звонкую затрещину, и тогда он, едва сдержав стон, процедил сквозь зубы:

— Мое имя Иуда, я живу в Иерусалиме, мой отец — близкий друг префекта и прочих римский властителей, с которыми он давно ведет дела к выгоде всех сторон. Он дал мне некое поручение, для чего я и направился в сторону Иерихона, но, когда оказался неподалеку от Назарета, стало темнеть, и мне подумалось, что благоразумнее будет переночевать в городе, а не в чистом поле, где рыщут разбойники. Я шел по улицам Назарета и искал постоялый двор, но тут меня схватили стражники, поскольку в этот час якобы запрещено находиться на улице, но ведь никто не уведомил меня о запрете. Вот и все.

— Не знаю, следует ли верить твоему рассказу или разумнее будет усомниться в твоей искренности, — отозвался Апий Пульхр. — Чуть позже мы пойдем в мои покои, и я подвергну тебя более дотошному испытанию. А сейчас скажи нам только одно: Мессия ты или нет?

— Мессия? Я что-то слышал о нем, но никогда не придавал значения всей этой болтовне. Меня с детства воспитывали как римлянина.

— Возможно, ты говоришь правду, — проговорил трибун таким тоном, словно его внезапно посетила счастливая мысль. — Но это не спасет тебя от смерти на кресте, если ты не будешь делать то, что я велю. Слушай внимательно: надо, чтобы ты показался на стене и сказал черни, что ты и есть Мессия.

— Господи! — разгневанно воскликнул первосвященник Анан. — Но это же святотатство!

— Да, но весьма полезное, — признал трибун. — Ты ведь сам говорил, что здесь то и дело появляются самозваные Мессии. Если возникнет еще один, это не переменит хода Истории, зато может вызволить нас из неприятного положения, в которое мы попали.

Юноша пожал плечами и сказал:

— Ладно, я скажу то, что ты велишь. В конце концов, речь идет о моей жизни. Но ты должен пообещать, что потом выпустишь меня на волю, — независимо от того, выйдет что-нибудь из этой затеи или нет.

— Конечно, конечно, клянусь Юпитером, — поспешил заверить его Апий Пульхр. — Я освобожу тебя, усыновлю и возьму с собой в Рим. Там ты сможешь получить образование, достойное юноши самого высокого сословия. А потом попрошу божественного Августа, который удостаивает меня своей дружбой, назначить тебя прокуратором Иудеи. Но чтобы осуществились эти приятнейшие мечты, прежде нужно заставить сброд разойтись по домам. Давай, покажись им, только сперва накинь этот пурпурный плащ. Что ж! Он тебе очень к лицу и наверняка произведет на них впечатление. Корона и скипетр тоже были бы весьма кстати, но у нас нет ни материала, ни времени на их изготовление. Обратись же к ним, Иуда, скажи что-нибудь, пообещай что-нибудь: например, чудо. Допустим, что прямо сейчас погаснет солнце. Боюсь, до следующего затмения еще далеко, но темный люд готов видеть чудеса и там, где их нет.

Подбодренный этими доводами, пылкий юноша накинул на плечи пурпурный плащ и направился было к внешнему краю стены, но тут Иосиф, воспользовавшись тем, что Квадрат не слишком строго присматривал за ним, преградил Иуде дорогу, строго глянул ему в глаза и сказал:

— О ты, кем бы ты ни был, выслушай мои слова. Мессия — сын Божий, а Яхве сказал: не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно. Это первая из десяти заповедей. Нарушать девять остальных — дурно, но нарушить первую — самое худшее. Ты не Мессия, как не являемся им ни я, ни Иоанн. Но настоящий Мессия придет, если уже не пришел, чтобы, как говорится в Писании, судить нас по делам нашим и дать нам вечную награду либо покарать навеки. И чего ты заслуживаешь, по твоему разумению?

Пока Иосиф произносил свою речь, Квадрат решил наказать его за неповиновение и поднял руку для удара, но по неведомой причине вдруг передумал, поэтому так и остался стоять с поднятой вверх рукой и раскрытой ладонью, словно приветствуя божественного Августа. Заметив это, первосвященник Анан страшно разгневался — он подскочил к Иосифу, стоявшему у края стены, и крикнул тому в лицо:

— Презренный и глупый старик, кто дал тебе право толковать Писание? Неужто ты возомнил себя пророком, подобно Авдию, Аввакуму или Сафонии? Ты мог бы сослаться на возраст в оправдание своей наглости и сказать, что годы лишили тебя разума, но это была бы ложь, ибо ты был глупцом всю свою жизнь. Потому и стерпел обман от жены своей и принял как собственного сына ребенка, которого она родила неведомо от кого, но уж наверно не от тебя.

После того как первосвященник выкрикнул эти оскорбления, он схватил за рукав хитона Иосифа, который слушал его невозмутимо и кротко, и собрался было скинуть его вниз со стены, пока остальные, пораженные столь неожиданным приступом гнева, не очнулись и не бросились к нему. Тем не менее он успел бы выполнить то, что намеревался, если бы не споткнулся о штандарт, который Квадрат прислонил к стене, чтобы тот не мешал ему избивать осужденных. Анан потерял равновесие, отпустил Иосифа, шагнул в пустоту и непременно разбился бы насмерть, ибо, как я сказал в начале этой истории, стена имеет тридцать локтей высоты. Но капризной Фортуне было угодно повернуть все иначе: стоявший рядом с Ананом юноша быстро протянул руку и успел схватить первосвященника in extremis[22]за бороду, так что тот, объятый ужасом, повис, вяло покачиваясь.

Глава XVI

Судьба наша, о Фабий, сделалась и вовсе непредсказуемой, ведь чернь, столкнувшись с силой, решительностью и твердостью, всегда ведет себя покорно и даже униженно, но, едва учуяв признаки колебаний, раздоров или слабости, сразу превращается в наглую и страшную, и достаточно каким-нибудь людям, затесавшимся в толпу, пустить нужный слух, начать разжигать страсти либо намекнуть, что есть надежда на поживу, чтобы из самых спокойных вод родилась буря, способная все снести на своем пути.

Именно так случилось на этот раз, и пока мы, находясь на крепостной стене, общими усилиями пытались спасти первосвященника, снизу раздались крики и призывы идти на штурм Храма — то ли ради освобождения Мессии, то ли чтобы устроить бойню и утолить жажду крови.

Распаленные призывами к бою, задние ринулись вперед, зная, что от тех, кто держит оборону, их защитит плотная толпа, а передние, которых уже прижали к самой стене, готовы были карабкаться вверх, чтобы только не быть раздавленными. Именно так всегда и брались города, если, конечно, в распоряжении атакующих не имелось ни оксибелов, ни баллист, ни гелеполисов, ни других осадных машин.

Апий Пульхр, сильно побледнев, спросил, есть ли в Храме греческий огонь или кипящее масло, чтобы лить сверху на бунтовщиков, а услышав, что ничего подобного нет, предложил начать переговоры о почетной капитуляции.

— Слишком поздно, — отозвался уже пришедший в себя первосвященник. — Переговоры вести не с кем, поскольку ими теперь никто не руководит, а в том состоянии, в какое они пришли, трудно заставить их отказаться от штурма с помощью уговоров и разумных доводов.