Книга Фарш Мендельсона - Анастасия Монастырская

На улице я проглотила две таблетки анальгина и решила, что быть стервой не так уж и плохо. По крайней мере, уверенность в своей правоте позволяет обрывать надоедливых собеседников, говорить «нет», когда тебе действительно хочется сказать «нет» и, наконец, поступать так, как считаешь нужным. Жаль, что я не посетила тренинг до встречи с Мендельсоном. Теперь расстановка сил была бы иной. Попробовал бы он мне подсунуть отравленный кофе! «Леди Винтер, а что вы всыпали в бокальчик? — Натрийсульфат фенофилбарбитуратверонал. И две маслинки, чтоб ты подавился». Вот и Мендельсон у меня бы так подавился, что хватило бы на всю оставшуюся жизнь. А уж что бы я сотворила с «приятелем» из Эрмитажа: работал бы на одни музейные тапочки.

Музейные тапочки… Тапочки музейные. Неожиданно я вспомнила, как этот человек легко и непринужденно скользил в войлочных копытцах. Просто Сихарулидзе какой-то! Обычному человеку даже после года тренировок не добиться подобного мастерства. Дело даже не в том, как умело он это делал, а в том, с какой уверенностью: мол, я здесь свой, и мне все позволено. А значит… Значит он действительно может работать в Эрмитаже, вот только кем? Служителем? Старшим, а то и младшим научным сотрудником? Зав. отделом? Гардеробщиком? Фу, это пошло. У нас что ни злодей, то обязательно гардеробщик. Пора бы пересмотреть традицию. Нет, мой «приятель» из Эрмитажа будет кем угодно, но только не гардеробщиком.

Я не заметила, как уже бодрым шагом направлялась прямо к Эрмитажу. Четкого плана действий у меня не было, его я списала на типично женское авось: мол, уткнемся — разберемся. Ну и? Только купив билет, я сообразила, что без четкого плана поиски грозят затянуться до самого закрытия.

Вопрос: кого мы ищем?

Ответ: мужчину.

Комментарий: как это свежо и оригинально!

Вопрос: какого мужчину?

Ответ: злодея.

Комментарий: как это свежо и оригинально.

Вопрос-задача: укажите приметы мужчины-злодея.

Ответ: у него глаза, рот, руки, ноги и вообще…

Комментарий: без комментариев.

М-да, и вот с этим уникальным инструментарием я собираюсь прославиться как великий сыщик? Стефания Андреевна, вы слышите, как смеется народ? Слышу: он неприлично ржет. Я присела на скамеечку в небольшом закутке около парадной лестнице. В Эрмитаже всегда проводились дополнительные занятия для младших и старших школьников. Два-три раза в неделю ребята слушали лекции по истории искусств. В мое время попасть в число слушателей можно было только по блату или благодаря хорошим знаниям предмета. Не знаю, изменилось ли что-нибудь сейчас? На стене висели объявления, призывающие старшеклассников записаться на курсы по археологии, средневековому, античному или современному искусству. Тут же красовались правила приема на курсы и фамилии преподавателей. Рядом с некоторыми фамилиями были фотографии. Я равнодушно скользнула взглядом по списку и вдруг застыла: вот он, третий снизу. Попался голубчик! Старший научный сотрудник, кандидат искусствоведческих наук, С. П. Меморин. Ну, просто memento mori какое-то получается! Честно говоря, я не ожидала, что все будет так быстро и просто, настроилась на долгие и бесплодные поиски и вдруг… на тебе. Memento mori. К доске объявлений подошла симпатичная девчушка и начала переписывать информацию в аккуратный блокнотик. Колготки в сеточку, короткая юбочка. В большом вырезе маленькие мячики грудей. Встреть я ее где-нибудь в районе Невского проспекта, приняла бы за пра-пра-внучку Незнакомки, остановившуюся в своем развитии.

— Добрый день, ты не могла бы мне помочь? — от волнения мой голос слегка дрожал, губы пересохли.

Она вопросительно уставилась на меня круглыми ярко-голубыми глазами. А вот теперь похожа на Лолиту. Да что это со мной: постоянно на литературщину с эротическим подтекстом тянет. Если так и дальше пойдет, то я про Эммануэль вспомню. К делу, Эфа, к делу:

— Дело в том, что я хочу устроить свою племянницу на один из курсов, Его, кажется, ведет Меморин. Но не знаю, как это сделать.

— К Семену Петровичу очень сложно попасть: у него конкурс как в театральном вузе. Минимум пятнадцать человек на место. К тому же курс уже набран. Меня записали одну из первых. — В ее голосе послышалась гордость за собственную исключительность. Пусть у некоторых есть продвинутые богатые тетки, зато она, добилась всего сама, своими способностями и умом. Наивная дурочка! По себе знаю, как быстро проходит очарование собственной личностью и вера в экстраординарные способности. Пара жестких спаррингов с судьбой, несколько нокдаунов, и все — от наивности не останется и следа. Оставшуюся жизнь будешь как грогги: на ногах стоишь, глаза открыты, но ведешь себя как законченный идиот. На всю жизнь сохранишь синяки и будешь по-прежнему завидовать более обеспеченным, более состоятельным, в общем всем, у кого есть что-то более… Но сейчас я решила ей польстить, благо у девчонки еще есть время на иллюзии:

— Молодец! Если бы моя Катька была такой, как ты, я бы спокойно занималась личной жизнь. А так на женихов даже времени не остается (господи, что я несу этому голубоглазому младенцу с двумя куцыми хвостиками?!) Может, ты мне поможешь? На тебя вся надежда. Иначе мой парень меня бросит… Родителей у нас нет, так что я в ответе за сестру. Она примерно твоего возраста.

Девица презрительно фыркнула, судя по всему, последняя фраза ей не очень понравилась. И то верно. Как неизвестная девица с удовлетворительным поведением может равняться с ней и быть примерно ее возраста?! Тем не менее, именно мой бред в конечном итоге все-таки сработал. Любой девчонке приятно будет поучить уму-разуму богатую тетеньку, испытывающую к тому же проблемы в личной жизни:

— Официальным путем идти не советую. В этих стенах он вас пошлет (и это в лучшем вместилище отечественной культуры!). Вы ему лучше домой позвоните. Он любит красивых женщин, хотя и старый.

Девчонка давно ушла, а я осталась, держа в руках бумажку с телефоном. Шок, это по-нашему! Видали! Пятнадцатилетняя соплюха, выросшая в бедной, но интеллигентной семье (ох, уж мне эти бедные, но правильные семьи), нисколько не сомневаясь, дает совет, который может дать только прожженная интеллигентная шлюха, выросшая, кстати, в бедной интеллигентной семье.

Пробить телефон по адресной базе оказалось проще простого. Счет мобильного телефона слегка оскудел, зато в руках у меня был адрес научного сотрудника Меморина. Будем надеяться, что живет он по месту прописки, или, как сейчас говорят, регистрации. Хотя у меня слово «регистрация» ассоциируется исключительно с маршем Мендельсона. Еще раз привет фрейдистам! Ведь без Мендельсона здесь дело не обошлось.

Жил Меморин на проспекте Непокоренных. Конечно, свет не дальний. Но и не ближний. Пока я добралась, наступил вечер. И какой черт меня дернул оставить машину в гараже? Мол, перетрудилась, бедняжка, на улицах пробки, пусть моя красавица отдохнет. На улицах действительно пробки. Самое время запастись хорошим и прочным штопором. Но одно дело сидеть в салоне своего автомобиля, слушать свое любимое радио, и совсем другое — быть втиснутой в грязное сиденье маршрутки между потной толстой бабой и потным тощим мужиком. Да и водитель попался лихой, сразу видно — любитель американских горок и русского экстрима. Мы постоянно кого-то обгоняли по пешеходному тротуару (подозреваю, что пешеходов), с кем-то ругались (опять же с прохожими), застревали в проходных дворах вместе с такими же маршрутными лихачами. Когда я выползла из салона, ноги не держали, голова кружилась, а цвет лица чем-то напоминал шкурку Жбана. Даже Гена и тот выглядел бы сейчас намного лучше меня. К тому же выяснилось, что я вышла в начале проспекта Непокоренных, а мне надо было в самый конец. Пока шла на своих каблуках ругала всех: себя — за все, Петра Великого за широкие улицы и питерские болота, водителя маршрутки — за тупость, не известных мне непокоренных товарищей — за проспект, названный в их честь. Больше всего ругательств досталось тем, кто укладывал асфальт в моем больном, неправильном, но прекрасном городе. Поставить бы этих мастеров на самые высокие и тонкие каблуки и пустить как табун коней в город. Пусть на собственных щиколотках и икрах почувствуют, каково быть женщиной в Северной столице. «Я помню все твои трещинки, — сказал каблук неровному асфальту». Мои ноги загодя чувствовали каждую трещинку, впадинку, рытвину, ямку — что там у нас есть еще? Они сжимались, но мужественно топали, цокали, спотыкались. Пальцы ныли, пятки болели, коленки угрожали преждевременным отложением солей. А поясница… Господи, ты слышишь, как у меня болит поясница?! За что?! За что нам, питерским женщинам, такие дороги. Ведь мы же не дуры, в конце концов.