Книга Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

Знал бы – в ногах валялся, целовал пыльные браконьерские ботинки, умоляя не губить, пожалеть жену и беременную дочку. Золотые горы сулил бы, набивался в вечные рабы… Но – не знает. И пусть не знает, пусть ходит гоголем – до поры, до времени.

Драгоценная все-таки вещь – крепкая мужская дружба! М-да… Правда, что ли, бросить все это к чертовой матери? Так ведь и не заметишь, как превратишься в самого настоящего упыря, которым только детишек пугать!

Продолжая разыгрывать растерянную деревенщину, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь, поскольку звонка, пропади он пропадом, не было и тут. На стук никто не отозвался. Майор осторожно повернул латунную ручку и приоткрыл дверь. В лицо пахнуло умопомрачительным ароматом украинского борща. Борщом в этом доме пахло всегда – как ни странно, даже в те редко выпадающие дни, когда борщ не только не подавали к столу, но и не готовили. Где-то в недрах дома торопливо и неразборчиво бубнил мужской голос. Похоже, Струп не ошибся в своих предположениях: в доме работал телевизор, и передавали по нему именно матч чемпионата Европы по футболу, а не выпуск новостей или очередную слезливую мелодраму.

Черный кот по кличке Мухтар – здоровенная, килограммов на восемь, разжиревшая скотина со скверным, подлым характером, любитель справлять малую нужду в ботинки гостей, – скрипуче мяукнув, протиснулся мимо Струпа на улицу, попутно успев обтереться об его левую штанину. Сдержав естественный порыв проводить его пинком под зад, Струп открыл дверь пошире и вошел. Ему вдруг с большим опозданием вспомнилось, что сзади за поясом брюк, прикрытый полой куртки, у него торчит пистолет. С оружием он в этот дом не входил никогда: дробовик был громоздок и выглядел вызывающе, особенно здесь, в родовом поместье самого начальника заставы, а носить пистолет такой мелкой птахе, как Струп, было не по чину. Но сегодня все шло через пень-колоду, и он решил просто плыть по течению: авось, не заметят, а заметят – скажу, что нашел.

Со стороны кухни не доносилось ни звука, из чего следовало, что Галины Дмитриевны действительно нет дома. Продолжая корчить из себя бедного родственника, Струп двинулся на бормотание работающего телевизора. Кто и с кем играет и каков на текущий момент счет, он не знал и не хотел знать: футбол его интересовал примерно так же, как и Глеба Сиверова, о существовании которого майор даже не подозревал.

Проходя мимо коридора, ведущего к бассейну и бане – именно бане, а не сауне, даром что с бассейном, – он почувствовал, как оттуда потянуло ровным сырым теплом. Все было правильно: баня пребывала в полной боевой готовности, поскольку времени, чтобы ее натопить, у Петра Михайловича после их телефонного разговора было предостаточно.

Телевизор работал в гостиной на втором этаже. По широкому плазменному экрану бегали, пиная мяч, два десятка жилистых парней, добрая половина которых были чернокожими. «Европейцы», – озираясь, подумал майор Бурсаков. В гостиной не было ни души, недопитый стакан чая на журнальном столике совсем остыл. Он обследовал остальные комнаты, поднялся наверх, в мансарду, но и там никого не оказалось. Дом майора Стеценко напоминал «Марию Селесту» – парусник, обнаруженный когда-то у границ Бермудского треугольника. Все личные вещи экипажа лежали на своих местах, на капитанском мостике дымилась недавно раскуренная трубка, стол в кают-компании был накрыт к обеду, даже блюда еще не успели остыть, но людей на борту не оказалось – ни живых, ни мертвых. Не было ни крови на палубе, ни следов борьбы, ни каких-либо других намеков на судьбу экипажа – люди просто исчезли, оставив памятником себе загадку, которая вряд ли когда-нибудь будет разгадана.

Генерал Тульчин сто раз говорил майору Бурсакову, что у него чересчур подвижный характер и слишком живое воображение. Обычно майор имел, что возразить, и принимал генеральские фитили с гордым смирением. Но применительно к данному случаю Андрей Константинович, пожалуй, был прав: дело наверняка обстояло гораздо проще, и, чтобы выяснить, куда подевались хозяева, приплетать сюда «Марию Селесту» явно не следовало. Какая там еще «Мария Селеста»! Одного вызвали на заставу, да так срочно, что, убегая, он забыл выключить телевизор, а другая вышла по каким-то своим делам или, действительно, заглянула к соседке… Да елки-палки, она может быть где угодно – например, в огороде! Как, к слову, и хозяин.

Подойдя к окну, Струп выглянул наружу. С высоты третьего этажа огород был виден, как на ладони. Так же хорошо был виден отсюда и заваленный каким-то гниющим хламом, загаженный курами двор соседней усадьбы. Ни в огороде, ни где бы то ни было еще в пределах видимости хозяев не наблюдалось. Подумав, что возведение шикарного особняка с видом на помойку вряд ли стоило вложенных в него усилий и средств, майор отошел от окна и спустился на первый этаж, по дороге во всю глотку зовя хозяев.

Ему, как и прежде, никто не ответил. Проходя мимо коридора, ведущего к бассейну, он снова ощутил дуновение тепла с запахом березовых веников и подумал, что хозяева могли пойти в баню – а почему бы и нет, в конце концов? При мысли о том, чем они могут там заниматься, он ощутил приятное возбуждение в низу живота. Галина Дмитриевна была женщина тициановских форм – крупная, дебелая, килограммов на девяносто живого веса, но при этом красивая, как демон обольщения, и хорошо знающая себе цену. Одна ее улыбка неизменно пробуждала в мозгу майора Бурсакова сонм решительно неприличных видений и образов, и ему стоило немалых усилий держать себя в руках. И это притом, что дамочка была совсем не в его вкусе и в другой весовой категории – одно слово, Слон и Моська!

Короче говоря, супруги были еще в соку и, насколько было известно Струпу, очень уважали это дело и по возможности старались им не пренебрегать. Он знал это наверняка, поскольку периодически ночевал здесь и слышал звуки, доносящиеся по ночам из хозяйской спальни. Бывало, что сладкая парочка давала свои концерты в бане, в бассейне, а один раз – один, разумеется, только на памяти Струпа, – они устроили настоящую оргию на двоих в теплице с огурцами. Весь урожай потоптали, честное благородное слово!

Мгновенно приняв решение, он свернул в коридор. Коридор был короткий, узкий и ничем, кроме проникающего из холла первого этажа и приоткрытой на два пальца двери, ведущей к бассейну, тусклого вечернего света, не освещенный. Пройдя им, майор постучал согнутым пальцем в филенку приоткрытой двери и, опять не дождавшись ответа, вошел.

На настоящий, хотя бы десятиметровый, плавательный бассейн пороху у начальника заставы Стеценко, естественно, не хватило – прямо скажем, не олигарх, чтобы устраивать на своем приусадебном участке гибрид римских терм с Сандуновскими банями. Бассейн у него был скромный, небольшенький – четыре метра в длину, два с половиной в ширину и еще метр восемьдесят – в глубину. Выбираться из него нужно было по сваренной из нержавейки лесенке, а забираться – как бог на душу положит: хоть по той же лесенке, хоть с разбега, бомбочкой. Последнее бывало особенно хорошо после парилки: проскочил душевую с мочалками и тазиками и – плюх!

Внутри бассейн был выложен обычной кафельной плиткой – не голубой, как повелось нынче, а, по бедности, белой. Поэтому первым, что бросилось в глаза майору Бурсакову, когда он вошел, был цвет воды – густо-розовый, почти красный.