Книга Между Амуром и Невой - Николай Свечин

В отличие от пустынников, фартовые все узкие профессионалисты, но не как шпанка, а — престижных уголовных специальностей. Тут выделяются три группы. Первая самая опасная, те, кто портняжит с дубовой иглой: «мокрушники» — убийцы, «дергачи» — уличные грабители, «скокари» — взломщики, «хомутники» — душители, и «шопенфиллеры» — налетчики на ювелирные магазины. Вторая, наиболее многочисленная, — это воры: «самородки» — по сейфам, «скрипушники» — по вокзалам, «маровихеры» — по карманам, и «шниферы» — по домам. Они не менее авторитетны, чем самые страшные убийцы, потому, что в тюрьме смотрят, не сколько ты зарезал людей, а сколько взял при этом добычи. Ежели кто убил троих за рубль, то станет в «цинтовке» объектом насмешек, а не уважения… Поэтому воры, которые без шуму и крови часто добывают десятки тысяч рублей, пребывают в полном и всеобщем почете. К тому же, у опытного и умелого «красного» всегда имеются деньги, а это в тюрьме считается поважнее даже силы. Опять, и люди там не бесталанные: попробуй залезть ночью в дом, переполненный жильцами, вынести оттуда вещи, обобрать при этом самих жильцов, и так, чтобы они не проснулись!

Наконец, третья группа фартовых — это «счастливцы». В нее входят «чистяки» — лжеторговые агенты, «блиноделы» — фальшивомонетчики, «мельники» — карточные шулеры, «блатер-каины» — скупщики краденого, «давальщики» — наводчики воров, и «черные маклеры» — биржевые аферисты, самая новая преступная профессия. По влиянию эта группа находится в самом низу фартовых, но выше шпанки.

Вот такое здесь сословное построение общества. И учти — это именно общество, со своими законами, обычаями, причем повсюду обязательными: от этой камеры Спасской части и до каторжного солеварного завода на Камчатке…

В Российской империи 76 090 арестантских мест, в которых содержится постоянно около 98 000 арестантов. Скученность, таким образом, большая, особенно в крупных городах. Вдалеке от столиц другие проблемы — общая бедность тюремного ведомства. Смотрители и надзиратели не получают казенного довольствия не только провиантом, но даже и одеждой! Форменное обмундирование они обязаны построить из своего невеликого жалования, и из него же купить оружие и свисток. Недавно в Тобольской пересыльной ревизоры обнаружили надзирателя, одетого в арестантский, с бубновым тузом на спине, халат, перепоясанный шашкой. Еще бы в таких условиях тюремная администрация не продавалась…

Петербург снабжен казематами изрядно, лучше всех в России. Во-первых, арестантские камеры имеются в каждом из 38 участков, на которые разбит город. Помещения побольше есть и во всех 12 полицейских частях. Далее идут уже серьезные пенитенциарные заведения: Исправительное арестантское отделение на Крюковом канале (знаменитый Литовский замок), Краткосрочная тюрьма на Выборгской стороне (отдельно мужская и женская), Военная тюрьма на Компанейской улице, Пересыльная в Демидовом переулке, Городской арестный дом на бывшем Александровском плацу. Есть еще Дом содержания неисправных должников в первой роте Измайловского полка, Работный дом на Пряжке у Сухарного моста, и Воспитательно-исправительное заведение для несовершеннолетних на Поселковой улице. (Петропавловскую крепость вынесем за скобки нашего рассказа).

Особняком в этом списке стоит Петербургский Дом предварительного заключения. Расположен он на Шпалерной, в квартале от служебной квартиры Лыкова. Огромное шестиэтажное здание насчитывает 63 камеры общего содержания и 317 одиночек: 285 для мужчин и 32 для женщин. Сюда и привезли Лыкова с Челубеем.

Знакомство их с домзаком началось с очень тщательного обыска. Надзиратели проверили даже прическу, бороды и уши. После этого прибывших переодели в короткие серые бушлаты и серые штаны, выдали по паре толстого белья и босовики — то же, что в других тюрьмах называется «коты», полукалоши из войлока. С собой из собственных вещей дозволили взять постели (в российских тюрьмах арестованным казенного постельного белья не полагается), ложки и деньги. Всё это им передал накануне, на свидании в части, Чулошников. Алексею этого вполне хватило, а Яков прихватил ещё головную щетку, зубной декодот, несколько фунтов персидской ромашки от блох, флакон фиксатура и три дюжины подусников… Сильно жалел, что отобрали папиросник, но Лыков его успокоил, сказав, что на деньги в домзаке можно купить что угодно.

Переодетые, с узелками в руках, они в сопровождении субинспектора пошли наверх. Чугунные лестницы, сетки в пролетах, тусклый газовый свет, суровые надзиратели — всё это гнело малоопытного Челубея. Но Лыков спокойно и уверенно шел впереди, накинув халат на одно плечо (примета опытного арестанта), и Челубей, глядя на него, начал утешаться.

Их завели на четвертый, уголовный этаж. Лязгнула огромная дверь и Яков, к своему удивлению, увидел, что коридор кишит сидельцами в серых, как и на них, робах. Режим в Пересыльной был мягкий, днем все общие камеры отпирались и заключенные свободно общались между собой.

Не успели они сделать и двух шагов, как раздался сигнал на вечернюю поверку. Толпа засуетилась, вскипела, как стайка мальков при появлении окуня. Через минуту посреди коридора выстроилась покамерно изогнутая шеренга обитателей этажа. Парашечники быстро и привычно сосчитали своих, доложили старостам, те коридорным, а коридорные — старшему старосте. Последний проверил счет сам и доложил надзирателю. Тот еще раз лично пересчитал вслух всех арестантов, пройдя вдоль строя и ткнув пальцем в грудь каждого. У всех получалась одна и та же цифра — сто двадцать три человека.

Строй надолго застыл в ожидании начальства, вполголоса переговариваясь; многие с любопытством косились на новичков у входа. Наконец, минут через двадцать, появился помощник смотрителя, высокий молодой человек в пенснэ, с холодными глазами. Принял рапорт, прошелся вдоль шеренги. Ему указали на вновь прибывших. Поручик бросил на них быстрый взгляд, и Алексей узнал его: встречались ранее у Коковцова. Что сейчас будет? Секунда — и помощник смотрителя заторопился дальше, бросив небрежно через плечо:

— Пасюк! разместить…

Арестанты шумно расходились по камерам. Старший надзиратель Пасюк, царь и бог четвертого этажа, ражий, как гвардейский унтер, подошел к новеньким. Глянул опытным оком на позу и повадки Лыкова, посмотрел в статейные списки, и недобро усмехнулся:

— В четыреста третью. Там энтому быстро мозгу вправят. Всего «спиридон», а стоит, что твой «дергач»…

И ушел, равнодушный.

Давненько же Алексей не был в камере! Открылась дверь с цифрой «403», и он шагнул внутрь и осмотрелся. Небольшое помещение три на две сажени. По стенам — нары в два яруса, слева от входа печка, справа — «парашка». К стене приделаны откидывающиеся стол и два табурета. У двери газовый рожок, рядом кнопка звонка. На стене обязательная скрипка, в красном углу — такая же обязательная икона. И двенадцать пар глаз смотрят на вошедших с нехорошим любопытством.

Не успели они сделать и шага, как на них налетел из угла долговязый жилистый мужик в тиковой рубахе, с шалыми глазами:

— Ну-ка, живо по абасу[84]за прописку!