Книга Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на западе - Кормак Маккарти

Что ж вы не пристрелите бедолагу? удивился Ирвинг.

Чем раньше сдохнет, тем быстрее стухнет.

Ирвинг сплюнул. Её же змея укусила, а вы есть её собираетесь?

Они переглянулись, не зная, что сказать.

Покачав головой, Ирвинг вышел. Под взглядами Глэнтона и судьи скваттеры уставились в пол. Кое-где в комнату свисали стропила, на полу — грязь и мусор. В полуразрушенное строение заглянуло утреннее солнце, и Глэнтон заметил свернувшегося в углу мальчика лет двенадцати — мексиканца или полукровку. На нём были только старые панталоны до колен и самодельные сандалии из необработанной кожи. Он зыркнул на Глэнтона дерзко и испуганно.

Кто этот ребёнок? спросил судья.

Они пожали плечами, отвели глаза.

Глэнтон сплюнул и покачал головой.

На плоской крыше выставили дозорных, лошадей расседлали и вывели попастись, а судья выбрал одну из вьючных лошадей, освободил перемётные сумы и отправился исследовать рудник. Ближе к вечеру он уже сидел во дворе, разбивая молотком образцы руды — полевого шпата с богатым содержанием красноватого куприта и местные самородки, из органических долей которых он намеревался узнать что-то новое о происхождении земли, — и прочёл перед немногочисленными слушателями импровизированную лекцию по геологии. Аудитория кивала и сплёвывала. Кто-то попытался привести цитаты из Писания, чтобы опровергнуть его рассуждения об упорядочении эонов из древнего хаоса и другие отступнические предположения. Судья лишь усмехнулся.

Книги лгут, сказал он.

Бог не лжёт.

Верно, согласился судья. Он не лжёт. И вот это — Его слова.

Он поднял кусок камня.

Он глаголет камнями и деревьями, костями всякой твари.

Одетые в лохмотья скваттеры кивали друг другу и вскоре уже считали, что этот учёный человек прав во всех своих измышлениях, а судья их поощрял, пока они не стали убеждёнными сторонниками нового миропорядка, после чего посмеялся, назвав их глупцами.

Под вечер большая часть отряда разместилась под звёздами на сухой глине двора. Утренний дождь выгнал их оттуда, и они устроились, скрючившись, в тёмных грязных кабинках вдоль южной стены. В конторе форта на полу развели костёр, и дым выходил через рухнувшую крышу, Глэнтон и судья со своей свитой сидели у весело полыхавшего пламени, покуривая трубки, а скваттеры стояли чуть поодаль и жевали выпрошенный табак, сплёвывая на стену. Мальчик-полукровка следил за ними чёрными глазёнками. С низких тёмных холмов на западе донёсся волчий вой. Скваттеры подозрительно прислушались, а охотники с усмешкой переглянулись. В ночи раздавалось и шакалье тявканье койотов, и крики сов, но лишь в этом вое старого волка они слышали подлинного зверя: одинокого lobo, возможно, с поседевшей мордой, он марионеткой свисал с луны, разевая длинную подрагивавшую пасть.

Ночью похолодало, задул сильный ветер, пошёл дождь, и вскоре все звери в округе умолкли. В дверь просунула длинную мокрую морду лошадь, Глэнтон вскинулся, заговорил, и лошадь, вскинув голову, задрала губу и подалась назад, в дождь и ночь.

На это обратили внимание скваттеры, чьи бегающие глазки подмечали всё подряд, и один из них заявил, что никогда не смог бы приручить лошадь. Сплюнув в костёр, Глэнтон взглянул на этого человека, не имевшего ни лошади, ни приличной одежды, и покачал головой, изумляясь столь поразительным измышлениям, этой глупости во всевозможных личинах и проявлениях. Дождь подутих, в повисшей тишине прокатился над головой и с лязгом отозвался в скалах долгий раскат грома, потом дождь пошёл сильнее, пока не хлынул через почерневший пролом в крыше, заливая окутанный паром и шипящий костёр. Один из сидевших поднялся, притащил гнилые обломки старых балок и побросал одну на другую в пламя. По провисшим над ними vigas[114]застелился дым, и с покрытой дёрном крыши устремились вниз крохотные ручейки жидкой глины. Открытую часть двора заливали потоки воды, и свет костра из двери протянулся бледной полоской по этому неглубокому морю, вдоль которого, словно зеваки на обочине, ожидающие какого-нибудь происшествия, стояли лошади. Время от времени кто-то из людей вставал и выходил наружу, его тень падала на животных, они поднимали и опускали головы, с которых каплями стекала вода, били копытами и снова ждали под дождём.

В комнату вошли и встали у костра сменившиеся дозорные, от них шёл пар. Негр стоял в дверном проёме, ни внутри, ни снаружи. Кто-то уже доложил, что судья забрался на стену голышом и, огромный и бледный при вспышках молнии, разгуливает большими шагами по периметру и что-то декламирует в старинной эпической манере. Глэнтон молча смотрел в костёр, остальные закутывались в одеяла, выбрав на полу местечки посуше, и вскоре всё погрузилось в сон.

Утром дождь перестал. Во дворе стояли лужи, укушенная лошадь лежала мёртвой, вытянув в грязи бесформенную голову, остальные собрались под башенкой в северо-восточном углу, повернувшись к стене. На севере под лучами только что взошедшего солнца сияли белизной горные вершины, и когда Тоудвайн вышел на свет, солнце лишь касалось кромки стен, в этой окутанной мягкой дымкой тиши стоял судья и ковырял каким-то шипом в зубах, словно только что поел.

Доброе утро, сказал судья.

Доброе утро, ответил Тоудвайн.

Похоже, проясняется.

Уже прояснилось, сказал Тоудвайн.

Судья повернулся, вгляделся в девственную голубизну наступившего дня. Над горным хребтом пролетел орёл, и под лучами солнца его голова и хвост отливали белизной.

Да уж, произнёс судья. Прояснилось.

Появившиеся скваттеры стояли среди лагеря, хлопая глазами, как птицы. Между собой они порешили вступить в отряд, и когда через двор проходил Глэнтон с лошадью в поводу, их представитель вышел вперёд, чтобы сообщить об этом. Глэнтон на него даже не взглянул. Войдя в cuartel,[115]он забрал седло и снаряжение. Тем временем кто-то уже обнаружил мальчика.

Он лежал ничком в одной из кабинок, совершенно раздетый. На глине вокруг валялись старые кости. Казалось, он, как и другие до него, случайно забрёл туда, где обитало нечто враждебное. Скваттеры молча стояли над телом. Вскоре они уже бестолково болтали о том, каким хорошим и добродетельным был этот мёртвый мальчик.

Во дворе охотники за скальпами сели на коней и повернули к восточным воротам, которые теперь стояли открытыми, впуская утренний свет и приглашая в путь. Вслед за ними из ворот вышли и обречённые остаться, они вытащили мальчика и положили в грязь. У него была сломана шея, голова свисала и как-то странно плюхнулась, когда они опустили его на землю. В лужах дождевой воды во дворе отражались серые холмы за рудником, в грязи лежал наполовину съеденный мул — безногий персонаж хромолитографии ужасной войны. В казарме без дверей раненый то распевал церковные гимны, то проклинал Бога. Скваттеры, опираясь на свои убогие ружья, столпились вокруг мёртвого мальчика, словно почётный караул оборванцев. Глэнтон вручил им полфунта ружейного пороха, капсюли и небольшую чушку свинца, и когда отряд выезжал, кое-кто оглядывался на эту троицу, стоявшую с отсутствующими лицами. Ни один не помахал на прощание. Умирающий у потухшего костра всё пел, и, отъезжая, они слышали гимны своего детства; они слышали их и позже, когда, перебравшись через ручей, ехали через невысокие кусты ещё мокрого можжевельника. Умирающий пел очень ясно и сосредоточенно, и отправившиеся в путь всадники, возможно, не торопились, чтобы подольше слышать это пение, ведь они и сами были из того же теста.