Книга Ментовские оборотни - Владимир Гриньков

– Мне один билет, – попросил я. – Сколько с меня причитается?

– Три рубля.

– Не может быть! – вырвалось у меня.

В своей московской жизни я уже подзабыл, будто что-то может стоить дешевле десяти рублей. Ну, если только спички.

– У нас и по рублю пятьдесят билеты есть, – сообщила женщина, отчего-то сильно засмущавшись. – Для ветеранов войны, инвалидов первой группы и детей в возрасте до шестнадцати лет. Хотите, я и вам по рубль пятьдесят продам? – вдруг предложила она, понизив голос до заговорщицкого шепота.

Теперь я знал, каков статус телезвезды в глазах народонаселения. Мы где-то между инвалидами и малыми детьми.

– Нет уж, спасибо, – пробормотал я, выкладывая на стол пятидесятирублевую банкноту.

Женщина аккуратно отсчитала мне сдачу, вручила билет, погасив его путем надрыва, и произнесла давным-давно заученный текст:

– Осмотр экспозиции у нас начинается с первого этажа, с зала номер один, и далее по указателям вплоть до сегодняшних дней.

Я уже прикинул, что интересующая меня эпоха расположилась где-то на полпути. Но на осмотр экспозиции отправился, ориентируясь на полученные мною рекомендации. Я успел пройти пару залов, почти не отвлекаясь на созерцание глиняных черепков и макетов древних поселений, когда услышал за спиной призывно-восторженное:

– Евгений Иванович! Минуточку!

Это была женщина, внешне чем-то неуловимо похожая на ту, что продавала мне билет, и я сразу же признал в ней директора этого музея, хотя никогда прежде эту женщину не видел. Не видел и не знал о ее существовании, а вот встретил и мгновенно догадался о том, что это директор, хотя на ней и не было написано – «директор». Тут я вспомнил Кирилла, с которым разговаривал совсем недавно. Получалось, что парнишка в чем-то прав.

– Евгений Иванович! – сказала мне женщина с таким радостным выражением лица, как будто мы были с ней знакомы много-много лет. – Какими судьбами? Вы по работе или искренне интересуетесь историей?

– Историей, – успокоил я ее. – Искренне.

– Ну надо же! – восхитилась собеседница. – Я прямо не верю, честное слово!

И она потрогала меня, чтобы убедиться, что я настоящий.

– Моя коллега здесь купила дом, – сказал я.

– Здесь? В нашем городе? – удивилась директор.

– Нет. Но недалеко от вас.

– Дача? – сказала она понимающе.

– Ну, в общем, да. И я, возвращаясь из ее владений, решил к вам завернуть. Интересно все-таки.

– У нас хорошая экспозиция! – сообщила мне директор с гордостью. – Археологической экспедицией на протяжении целых тридцати лет руководил сам профессор Калманович! Они много интересных находок сделали, и кое-что из найденного представлено в нашем музее. Вот посмотрите, это из кургана…

Она потянула меня к одной из витрин. Я не сопротивлялся, чтобы ее не обидеть, и честно слушал все, что она мне рассказывала, пока не понял, что с такими темпами мы до закрытия музея продвинемся не далее следующей витрины. Когда в ее речи возникла секундная пауза, я тут же этим воспользовался и сказал благожелательно:

– Моя знакомая… о которой я рассказывал… которая здесь дом купила… она поселилась в Воронцове…

– О! – оценила женщина. – Там изумительное место! Бывшие монастырские угодья и рядом – владения графини Воронцовой.

– Эта Воронцова реально существовала?

– А как же! – ответила директор, будто удивляясь моей неосведомленности. – И жила она здесь, и много добрых дел сделала, и монастырь только благодаря ей, считайте, и существовал. Монастырь этот когда-то был очень богат. Но после церковных реформ захирел и пришел в запустение. Все ветшало и разваливалось, как отмечали современники. Но все изменилось с приездом Воронцовой. Настоятель монастыря был ее духовным отцом, и она, чтобы быть к нему ближе, выкупила земли по соседству, поселилась здесь и на свои деньги стала восстанавливать монастырь. Ничего не жалела. Нашла себе дело и целиком себя ему посвятила…

Я вдруг обнаружил, что здешний музей пользуется популярностью. Кроме нас с директором в зале было еще десятка полтора жителей.

– Графиня Воронцова настолько увлеклась заботами монастыря, что даже личная жизнь и семейное счастье отступили для нее на задний план. Предложения руки и сердца, сделанные ей графом Ростопчиным, графиня деликатно, но решительно отвергла. И тут самое время вспомнить о загадочной истории, по поводу которой мнения современников кардинально разошлись, а ныне и подавно невозможно восстановить истину…

За очень короткий период времени количество посетителей в этом зале увеличилось минимум вдвое. Видимо, это все-таки не каждый день случалось, потому что директор вдруг замолкла и окинула зал растревоженным взглядом. Посетители музея изобразили крайнюю степень заинтересованности древними черепками, во множестве нарытыми за тридцать лет профессором Калмановичем. Если честно, я не разделял их энтузиазма. А директор все поняла значительно раньше меня и сказала мне со вздохом:

– Это они на вас пришли посмотреть, Евгений Иванович! У нас и за неделю не бывает столько посетителей!

Теперь они могли не притворяться. Тотчас потеряли интерес к экспонатам и придвинулись ко мне.

– Хорошо, – сказал я примирительно, потому что мне все равно деваться было некуда. – Вы остаетесь здесь и даете мне возможность осмотреть экспозицию до конца, зато потом я возвращаюсь к вам, и уж тогда я – в вашем распоряжении.

Они оказались совсем не кровожадными и позволили мне уйти. Директриса сказала правду – все залы на нашем пути были совершенно пусты, никакого столпотворения любителей истории здесь не наблюдалось.

– Так что вы говорили о Ростопчине? – спросил я у своей собеседницы, возвращая наш разговор в нужное русло. – И вообще, в вашем музее есть что-нибудь, связанное с графиней?

– А как же!

– Интересно было бы взглянуть, – непритворно заинтересовался я.

– Прошу, – увлекла меня за собой директор. – Так вот об истории любви Ростопчина к графине Воронцовой. Я вам уже говорила о том, что графиня ответила графу отказом. А вскоре после этого графиню нашли мертвой. И хотя никаких доказательств не было, все-таки заподозрили, что виновником ее гибели мог быть Ростопчин. Никаких официальных обвинений, разумеется, никто ему не предъявлял, но слухи ходили, и когда эти слухи дошли до графа, он застрелился, не снеся позора. Такие были времена – честь дороже жизни, – сказала директор тоном, по которому можно было понять, что о нынешних временах она невысокого мнения, мягко говоря. – В нашей экспозиции есть портрет графини Воронцовой. Интересная была женщина, даже в пожилом возрасте ее красота не поблекла. Вот, взгляните.

Обычный портрет из разряда тех, кои во множестве хранятся в провинциальных музеях, сопровождаемые табличками со стандартным текстом вроде следующего: «Неизвестный художник середины XVIII в. (?) Портрет неизвестной. Холст, масло». Хозяйки и хозяева имений, поколение за поколением, – каждый хотел сохранить свой образ для потомков, ведь фотография еще не была изобретена. И рисовали их приглашенные художники или вовсе кто-то из своих же крепостных, кто был побашковитее и мог изобразить своего барина таким, каким тот сам себе нравился.