Книга И возвращу тебя.. - Алекс Тарн

— Что вылупился? Или ты голую жопу только в журналах видел?

Вероничка говорила тогда что-то похожее. Игорь инстинктивно сжал кулаки и почувствовал в правой ладони надежную рукоятку штыка, который все это время свисал с запястья на кожаном темляке. Механическим жестом он поднял штык к глазам и осмотрел, будто видел впервые.

— Ты что это?.. — сказала бригадирша испуганным полушепотом.

— Что это я? — удивленно откликнулся Игорь.

Блестящее лезвие штыка покачивалось перед глазами, но главные события происходили совсем в другом месте. Он почувствовал, как в штанах у него за только что застегнутой молнией растет и распрямляется другой штык, другое лезвие — могучее, пульсирующее, огненным столбом растущее из чресел. Он растегнул ширинку и выпустил лезвие наружу.

— Ой!.. — ойкнула бригадирша и отчаянно забарахталась под кустом, путаясь в застежках и пуговицах.

— Ой? — спросил ее Игорь. Он сделал несколько шагов и сунул штык ей прямо под нос. — Ой, сучка? Или не ой?!

Баба в ужасе разевала рот, не в силах произнести ни звука. И тогда он вспорол ее своими лезвиями, обоими одновременно. И раз! И два! И три! И еще! И еще!.. Наслаждение было тоже острым, как лезвие, только это лезвие вспарывало не сучку, а его самого… наконец-то его самого! Сначала сучка хрипела и дергалась под ним, а потом перестала — задолго до того, как он пришел в себя. Он чувствовал себя великолепно. Голова работала замечательно. Мир вокруг сиял яркими контрастными тонами. Лес звенел под ветром, как волшебная лютня, а в канаве журчала проточная вода, смывая кровь, кровь, кровь… кровь сучки, подарившей ему счастье.

Мир любил его такого, нового. Кроме канавы он подарил Игорю удобную яму для трупа, и кучу палой листвы, и груду валежника. А наверх они — вместе с дружественным миром — навалили здоровенный пень, выкорчеванный во время мелиорации. Как надгробье. Игорь вышел из леса к полупьяным уже сокурсникам чистый и свежий, как утренняя роса — вышел до того, как его хватились. А бригадиршу никто и не думал искать: сказала ведь — отпустит, вот и отпустила. Небось, сама уже в деревню попехала, шалава грязная…

Сверток с ножом и окровавленной рабочей одеждой Игорь выбросил уже в Питере — в мусорный бак недалеко от вокзала. Вот и все.

Все? Проснувшись на следующий день все с тем же ощущением замечательной ясности в голове, он озаботился последствиями. Последствия могли оказаться неприятными. Рано или поздно сучку станут искать и тогда скорее всего, обнаружат. А потом, как дважды два, придут в институт. Следы он за собой замел тщательно, но кто может поручиться, что не осталось какой-нибудь мелочи типа оброненной квитанции или пуговицы, или чего еще они там роняют в детективах Агаты Кристи. Сучки Агаты Кристи. Теперь он мог трахнуть кого угодно, даже Агату Кристи… интересно — жива ли она еще? Теперь он знал секрет, высвобождающий его мощную вспарывающую энергию! Секрет двух… нет, трех лезвий.

Это да, это хорошо… но что делать с надвигающейся опасностью? Игорь подумал и пошел к матери.

— В общем, так, мамочка, — сказал он ей. — Приостанови хотя бы на миг вихрь очередного страстного романа и подумай наконец о своем единственном, хотя и нежеланном сыночке. Твой сыночек попал в крайне неприятную историю, его жизни угрожает немедленная опасность, и по этой причине он должен уехать возможно дальше, желательно не только из Питера, но и из России. На некоторое время.

Мать открыла рот, посмотрела на него и заплакала.

— Только пожалуйста, без слез и без вопросов, — предупредил Игорь. — Подавайте на выезд. Должен же я поиметь хоть какой-то профит от дедова жидовства. Подадим вместе, уеду я один. За полгода можно все обтяпать, я узнавал. Главное — успеть, пока дед не помер.

Деду шел восемьдесят первый год, и помер он действительно скоро. Но выезд обтяпали раньше. Через четыре месяца новый репатриант Игорь Синев сошел с трапа самолета венгерской авиакомпании «Малев» на раскаленный бетон аэропорта имени Бен-Гуриона. Америка тогда уже не принимала, так что, за неимением другого варианта, пришлось лететь в вонючую Израиловку. Подумать только! Если бы он догадался запороть эту… или какую-нибудь другую сучку не в октябре, а, допустим, в мае, то ему светили бы Вена, Рим и Манхеттен… тьфу!.. знать бы заранее… сколько времени потеряно!

Но это все временно, успокаивал себя Игорь. Вот осмотримся, разберемся что к чему, и тю-тю… — мир велик. В хайфском молодежном общежитии его называли Игаль, на жидовский манер. А он и не возражал: какая разница? Все равно долго эта бодяга не продлится. В первую же неделю Игорь присмотрел себе ножик — красивый, удобный, с длинным и широким выкидным лезвием. Нож стоил дорого — почти треть месячного пособия, но на такие вещи скупиться не следовало. Зато потом, только взяв его в руку, Игорь немедленно почувствовал прилив того самого, восхитительнейшего чувства мощи и свободы. Причем на этот раз наслаждение обещало быть даже сильнее, чем тогда, со штыком. Ведь у нового, девственного лезвия не было истории. Оно принадлежало только ему, безраздельно… не то что старый трофейный штык, в прошлом наверняка копавшившийся невесть в чьих потрохах или, еще того хуже, — невесть в каких консервных банках.

Оставалось найти сучку. Тут требовались осторожность и точный расчет. И сдержанность. Главное — сдержанность. Там, в лесу рядом со свекольным полем, раз за разом втыкая штык в трепещущее последними судорогами тело, Игорь испытал немалое удовольствие, но, в принципе, можно было бы обойтись и без убийства. Само по себе оно не являлось для него целью… да и обходилось чересчур дорого, хотя, несомненно, придавало наслаждению замечательные дополнительные нюансы. Одно дело обычное изнасилование и совсем другое — убийство. Изнасилование сходит с рук сплошь и рядом, в то время как убийц полиция ищет, пока не найдет.

Если бы там, в лесу, он не дал волю трофейному штыку, а ограничился бы работой своего собственного, то не пришлось бы потом сбегать из дома неизвестно куда. Сучка-бригадирша, небось, была бы только рада неожиданному сексуальному приключению. Наверняка, эту бесформенную дебелую клушу неопределенного возраста и за женщину-то никто давно уже не считал. Так что, то изнасилование, скорее всего, сошло бы ему с рук без всяких проблем. В крайнем случае, откупился бы парой бутылок водки.

Но, с другой стороны, без того убийства Игорю никогда было бы не познать фантастического наслаждения, связанного с обновременным пиршеством двух взаимодополняющих лезвий. Поэтому и жалеть-то, на самом деле, ни о чем не приходилось. Наоборот, все складывалось как нельзя лучше. Он совершил убийство, но тем не менее находился в полной безопасности. Он обладал точным и исчерпывающим знанием своей природы. В кармане у него лежало замечательное, девственно-чистое лезвие, а в памяти — жгущие черепную коробку воспоминания о запахе прелых листьев, осенней гнили и рухляди, об угасающем свете пасмурного дня между голыми ветвями осин, о кровавых пузырях, выдуваемых растресканным ртом издыхающей сучки одновременно с тонким, извилистым лезвием наслаждения, пронзающим его вдоль всей длины позвоночного столба прямиком в изнывающий от вибрирующего резонанса головной мозг.