Книга Осень в Пекине - Борис Виан

Он направился в кухню. Анжель, Бронза и археолог вошли в комнату вслед за аббатом.

— Разве вы не читаете специальных молитв, когда встречаетесь с отшельником? — удивилась Бронза.

— О нет, — сказал аббат. — Ведь он теперь профессионал! Все эти штучки только для непосвященных. В целом же принято следовать традиционным правилам.

Леон вернулся с кухни, ведя за собой обворожительную негритянку. У нее было овальное лицо, тонкий прямой нос, большие голубые глаза и невероятная копна рыжих волос. Одета она была в черный бюстгальтер.

— Это Лаванда, — пояснил Клод Леон. — О, здравствуйте, — сказал он, заметив трех новых посетителей. — Как поживаете?

— Меня зовут Атанагор, — представился археолог. — Это Анжель, а она — Бронза.

— Не хотите ли сыграть в прятки? — предложил отшельник.

— Давайте поговорим серьезно, сын мой, — сказал аббат. — Я должен вас проинспектировать. Мне нужно задать вам кое-какие вопросы для составления отчета.

— В таком случае мы оставим вас одних, — сказал Атанагор.

— Это вовсе не обязательно, — заверил его Грыжан. — У меня всех разговоров на пять минут.

— Присаживайтесь, — сказала Лаванда. — Пусть они работают, а мы с вами пойдем на кухню.

Кожа ее в точности соответствовала цвету волос Бронзы, и наоборот. Анжель попытался мысленно поменять детали местами, и у него закружилась голова.

— Вы нарочно это сделали? — спросил он Бронзу.

— Нет, — ответила она, — я ее даже не знала.

— Уверяю вас, это чистая случайность, — подтвердила Лаванда.

Они прошли на кухню. Аббат остался с Леоном.

— Ну так что? — спросил Грыжан.

— Ничего особенного, — сказал Леон.

— Вам здесь нравится?

— Сойдет.

— Как обстоит дело с благодатью?

— Снисходит и уходит.

— А мысли какие?

— Черные, — признался Леон. — Впрочем, с Лавандой это вполне простительно. Черные, но не печальные. Огненно-черные, я бы сказал.

— Это цвета ада, — предупредил аббат.

— Да, но внутри у нее розовый бархат.

— Правда?

— Истинная правда.

— Прыг-скок, прыг-скок, обвалился потолок.

— Аминь! — заключил отшельник. Аббат Грыжан размышлял.

— С виду все как будто в порядке, — сказал он. — Я думаю, из вас выйдет вполне благообразный отшельник. Надо бы повесить табличку. По воскресным дням к вам будут наведываться посетители.

— Буду очень рад, — сказал Клод Леон.

— А вы уже выбрали себе святое деяние?

— Чего?..

— Вам должны были объяснить. Стоять всю жизнь на столпе или бичевать себя пять раз на дню, или носить власяницу, или грызть булыжники, или молиться двадцать четыре часа в сутки. Ну и так далее.

— Мне никто об этом не говорил, — сказал Клод Леон. — А можно выбрать что-нибудь другое? Перечисленные деяния кажутся мне недостаточно святыми. К тому же все это уже было.

— Остерегайтесь чрезмерной оригинальности, сын мой, — посоветовал аббат.

— Хорошо, отец мой, — ответил отшельник. Он подумал немного, потом проговорил: — Я могу трахать Лаванду...

На этот раз пришел черед аббата глубоко задуматься.

— Лично у меня нет никаких возражений, — сказал он. — Но не забывайте, что вам придется делать это всякий раз, как будут являться посетители.

— Так ведь это приятно, — сказал Леон.

— Ну что ж, значит, договорились. Розовый бархат, говорите?

— Именно так.

Аббат содрогнулся, и шерсть у него на шее встала дыбом. Он провел рукой по низу живота.

— Устрашающе, — сказал он. — В общем, это все, что я имел вам сказать. Осталось распорядиться, чтобы Общество помощи отшельникам выделило вам дополнительный паек консервов.

— О, мне хватает! — сказал Клод.

— Вам много понадобится. Посетителей будет хоть отбавляй. Они там затеяли железную дорогу строить.

— Ну и ну! — сказал Клод. Несмотря на бледность, он был явно очень доволен. — Надеюсь, меня будут часто навещать...

— Повторяю, вы пугаете меня, — сказал аббат. — А ведь я не из робкого десятка. Раз, два, три, четыре, пять...

— Вышел зайчик погулять, — договорил отшельник.

— Теперь мы можем присоединиться к остальным. Значит, относительно вашего святого деяния договорились. Так я и запишу в моем отчете.

— Благодарю вас, — сказал Клод.

ПАССАЖ

Нет никаких сомнений в том, что Амадис Дюдю — преотвратнейший тип. Он изрядно всем надоел и, возможно, в середине повествования мы его попросту уберем, до того он злобный, заносчивый, беспардонный и напыщенный. А сверх того еще и гомик. Почти все персонажи теперь на месте, и следствием этого явятся разнообразные события. Прежде всего, строительство железной дороги, которое окажется весьма трудоемким, потому что забыли завезти балласт. В строительстве дороги балласт — главное, и его нельзя заменить ракушками маленьких желтых улиток, что, впрочем, никто и не предлагал. Пока суд да дело, рельсы будут крепить к шпалам на весу, а когда доставят балласт, железную дорогу опустят. А что, так тоже можно прокладывать дороги. Впрочем, я вовсе не балласт имел в виду, когда обещал рассказать о камнях, встречающихся в пустыне. Это был скорее грубо-символический и не слишком изощренный способ подачи материала, хотя и без того ясно, сколь губительной, в конце концов, окажется для героев атмосфера пустыни — в частности, из-за солнца с черными полосами. Признаюсь напоследок, что ожидал появления еще одного второстепенного персонажа: Альфредо Жабеса, который разбирается в моделировании. Но теперь слишком поздно. Крюк же потерпит кораблекрушение и прибудет на место, когда все будет кончено. Так что о нем я расскажу в следующем пассаже или не расскажу вовсе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В прохладном, неподвижном воздухе веяло грозой. Зеленые травы, как всегда, упрямо топорщились, и неутомимое солнце играло белыми бликами на их остриях. Измученные гепатроли наполовину закрылись; Жозеф Баррицоне опустил шторы в своем ресторанчике, над крышей которого струился дрожащий воздух. У входа ждало желто-черное такси с поднятым флажком. Грузовики уехали за балластом. Инженеры работали в своих комнатах, а технические исполнители подпиливали косо срезанные рельсы; воздух звенел от мелодичного скрежета новых напильников. Из окна Анжель видел Олив и Дидиша, которые, взявшись за руки и прихватив коричневую корзинку, отправились собирать люмиток. На чертеже у окна сохла тушь. В соседней комнате Анна производил вычисления; еще дальше Амадис диктовал Рошель письма, а внизу, в баре, эта сволочь Арлан выпивал в одиночестве перед очередным разносом, который он собирался устроить Марену и Карло. На чердаке, над головой Анжеля, громыхали гулкие шаги профессора Жуйживьома, устроившего там образцовую клинику. Больных, правда, пока не было, поэтому на операционном столе профессор собирал авиамодели. Время от времени было слышно, как он прыгает от радости; а то вдруг принимался бранить практиканта, и раскаты его голоса с размаху ударялись в потолок, после чего начинали скрипеть плаксивые интонации студента.