Книга Утерянный рай - Александр Лапин

Стали вручать аттестаты. Сначала Витька Тобиков – весь чистенький, беленький, пухлогубый, ни дать ни взять молодой Ульянов-Ленин – выскочил попрыгунчиком на сцену. Получать золотую медаль. Взял трепетно. Расцеловался со взволнованным папашкой. Потом стали раздавать «путевки в жизнь» остальным. Досталось вроде всем.

…Шурка берет свой синий билет и долго разглядывает подписи учителей, удостоверяющие, что десятилетний курс страданий и побед он прошел и теперь готов идти верной дорогой дальше.

Однако нерадостно у него на душе. И смотрит он в свою синюю книгу, а видит незнамо что. Ибо сегодня последний день, когда он может вот так запросто видеть Галинку Озерову. Действительно. В школу они ходить больше не будут. На танцах встречаться некогда. Впереди вступительные экзамены. Надо готовиться. В общем, куда ни кинь, всюду блин… А там и разъезжаться пора. А вот от этой мысли у него все внутри холодеет и переворачивается. Как будто нет там теплого живого сердца и кишок, а есть одна тупая боль и пустота.

После «раздачи слонов» все дружно переходят в классы: родители с учителями в «А», бывшие школяры – в «Б». Чувствуя близкое расставание, все как-то жмутся друг к другу. Стараются быть подобрее, что ли. Уже не вопится от радости при слове «свобода». Понимают: теперь надо ею как-то распорядиться. А что там у каждого впереди – один Бог знает. Короче, тревожно, братцы-кролики. И каждый гасит эту тревогу как умеет. Кто-то преувеличенно, надрывно радуется аттестату. Кто-то беспрерывно тостует, быстро и неуклонно набирая нужный градус.

Штук шесть девчонок сбились в кучку в углу, обнялись и рыдают, как белуги.

Наши друзья расстарались. Путем долгих и сложных маневров и пересаживаний они вчетвером оказались за одним столом с Галинкой Озеровой, Людмилой Крыловой и зеленоглазой круглолицей русской красавицей Валюшкой Сибирятко.

Галинка вся в белом. Воплощенная хрупкость и нежность. Ровный, недеревенский загар в начале лета, чуть-чуть телесной губной помады, новая красивая прическа с заколотым в волосах белым цветком. А над всем этим – сияющие, огромные, как озера, глаза. Когда Шурка наконец рассмотрел ее сегодня, у него так защемило сердце, такой наполнилось нежностью… Ну, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Людка тоже хороша, но по-другому: как дорогущая кукла. Одета в блестящее золотом платье. Кудри ее вспенились в высокой прическе, грудь налитая, бедра подчеркнуты. Это уже не хрупкая девчонка, как Галинка. И взгляд у нее другой: осмысленный, женский, ищущий. Вот так неожиданно взяла и проступила в один вечер на свет божий вся ее женская природа и красота. Во всей силе. Теперь она ловит внимательные и восхищенные взгляды одноклассников. И млеет от всеобщего внимания. Одно беспокоит. Для полного счастья ей нужен еще один взгляд. Иначе все без толку.

«Зачем же я тогда наряжалась? – думает она. – Для кого старалась? С утра суетилась. Кремы, мази доставала, прическу делала. А он будто ослеп… А ведь я решила сегодня… Плевать на все. Мой он. Отобью. Заберу…»

Кругом молодой народ. Молодая кровь. Играет музыка. Играют гормоны. Веселье набирает обороты. Хор родителей в соседнем классе затягивает: «Ой, мороз, мороз…». То там, то здесь раздается смех и тосты типа: «А вот Мишка Самохин будет профессором. Так выпьем же за профессора…».

Шурка сидит прямо напротив Галинки. На столе, накрытом белой скатертью, помимо еды и бутылок стоит прямо между ними ваза с цветами. Она его раздражает, так как мешает видеть ее глаза.

Никто особо не ест. Так, клюют помаленьку. Главное – разговор. А он за этим столом какой-то нервный, прерываемый взрывами смеха. Толик с Андреем стараются вовсю. Острят по полной программе.

Шурка решается. Убирает в сторону стоящую прямо перед ним вазу с цветами. Но Людмила, заметив его маневр, как бы дурачась, снова ставит ее на место. Тогда Дубравин снимает цветы со стола вообще и передает их на другой. Садится на свое место. И у этих троих начинается свой разговор глазами.

Уже через секунду он ловит беспокойный, зовущий взгляд Крыловой. И… отводит глаза.

А потом все происходит как тогда. Ах, эти ласковые бесенята! Взгляд в сторону. И он уже не слышит музыки, песен родителей. Не слышит подтруниваний Толика Казакова над этими песнями.

Поздно. Они уже остались вдвоем.

И зря Людка толкает Галину ногой под столом.

Мрачнеет Андрей Франк и начинает беспрерывно подливать себе вино в стакан.

Ничегошеньки они уже не замечают. Только глаза напротив.

Веселье за столом как-то само собой угасает. Валюшка даже перестает строить глазки Казакову. И тогда он говорит:

– Душно здесь что-то. Душно! А не выйти ли нам на улицу – постоять? – И при этом ловко подает ей руку.

Они дружно встают из-за стола. И гуськом проходят мимо двери класса «А», где самодеятельный хор родителей гремит песней о первой любви.

Выходят в школьную ограду. Стоят, болтают о том о сем. К ним подкатывает Колька Рябуха. Сегодня он фартовый парень. Усики торчат. Кожаная куртка распирает плечи. Вышел покурить. Для форса достает целую пачку, предлагает всем. Открыто. Кто теперь ему чего скажет? Взрослый человек.

Берет сигарету только Андрей. Прикуривает с Рябухой. Но, пару раз затянувшись, затаптывает бычок.

Разговор особо не клеится. Все чего-то будто ждут. И теперь уже Андрей Франк предлагает:

– Пойдем в класс. Там уже, наверное, танцы начинаются. Вон и музыку ставят…

И действительно, из распахнутого окна класса доносятся первые вкрадчивые звуки «Школьного вальса».

Четверо уходят. Трое остаются. Напрасно Людка Крылова награждает их с крыльца огненным взглядом. Напрасно отчаянно машет Шурке Андрей. Он ничего не видит и не слышит.

Колька Рябуха курит, топчется возле них, молчаливых, смотрит, соображает что-то и тоже говорит:

– Ну, я, пожалуй, пойду…

А они, молча, стоят друг против друга. Им столько надо сказать, особенно Шурке, но – пока молчат. Языки проглотили.

Честно говоря, Дубравин и раньше-то был не слишком разговорчивым. А сейчас совсем онемел. Страшно ему. Боится, что наступит завтра и она навсегда исчезнет из его жизни. А как тогда жить? Чем жить-то?

Вот и получается: струсишь, не скажешь – будешь остаток жизни себя проклинать за это.

А откроешься – можешь схлопотать по самолюбию такую плюху… Возьмет, пожмет плечами и ответит: «А я тебя не люблю!» Или еще хуже – дружбу предложит. И все – кирдык тебе, Александр Алексеевич. Хоть в петлю полезай.

Однако задачка ничего себе. Собрался он с духом. И наконец промямлил дрожащим голосом:

– Погода сегодня хорошая! И вечер, наверное, получится хорошим…

Умная девушка всегда поддержит кавалера. Чем может. Взглядом. Улыбкой. Она так и поступила.

Мелькает у него мысль: «А как же Андрей? Не по-товарищески поступаю. Но что делать? Что делать-то? Ведь ничего у них не получается. Не смотрит она на него таким взглядом…».