Книга Она была такая хорошая - Филип Рот

— Где твоя комната? — поинтересовался Рой, высовываясь из окошка.

Она не ответила.

Напротив колледжа тянулась улица лавок и закусочных, одна из которых называлась „Студенческой кофейней“. Рой спросил:

— Слушай, как насчет кока-колы в этой кофейне?

Ответа не последовало.

— Ангел, правда же, я всегда с тобой считаюсь, и ты это знаешь. Твое мнение для меня очень важно. Но надо ведь мне где-нибудь жить, а? Ну, Люси, постарайся меня понять. В этом нет ничего детского или младенческого, что бы ты там ни говорила.

— Да, Рой, — ответила она наконец, — тебе надо где-нибудь жить.

— Не будь такой язвой, Люси, не надо так. Я тебе задаю простой вопрос, а ты только издеваешься. Мне обязательно надо спать по восемь часов, если я хочу заниматься так, чтобы от этого была польза. Разве нет? Значит, длинная кровать для меня просто необходимость. Ну что, по-твоему, я опять говорю глупости?

Ей подумалось: „Да ты сроду ничего умного не сказал!“.

— Нет, — произнесла она, потому что тут он взял ее за руку. Вид у него и впрямь был несчастный.

— Тогда что же ты сердишься? Ладно, Люси, какой смысл ссориться? Давай выпьем кока-колы, а? И поедем домой. Ну, давай мириться. К чему портить день? Послушай, может, простишь ты мне мой смертный грех или решила вечно тянуть эту волынку?

Он действительно чуть не плакал. Нет никакого смысла спорить с ним дальше, это ясно. И тут ее осенило (какая жалость, что эта мысль не пришла ей в голову раньше — тогда и ссориться бы не пришлось): она больше не пойдет в его комнату, сколько бы там в ней ни было окон или даже настоящих дверей. Только и всего.

— Ладно, — сказала она, — давай выпьем кока-колы.

— Ай да моя девочка, — проговорил Рой, целуя ее в нос, — ай да моя старушка!

Начиная с этого дня она совершенно твердо поняла — Рой не для нее. И вечером отказалась поехать с ним в „Рай“. Он сразу помрачнел, насупился и, казалось, вот-вот заплачет, и тогда Люси сказала — дело в том, что она плохо себя чувствует. По случайному совпадению это было правдой, но дома она обвела жирной черной чертой день, когда скажет ему, что между ними все кончено. А заодно и перечеркнула сегодняшнее число, значит, ей осталось прожить в Либерти-Сентре пятьдесят восемь дней…

Но до самого воскресенья ей так и не удалось объявить Рою свое решение: на следующий вечер они собирались на ярмарку в Селкирк вместе с Элли и Джо, с которыми теперь — когда Люси работала только днем — встречались по крайней мере раз в неделю; а в пятницу Рой хотел поехать с ней в кино в Уиннисоу на „Свидание с Джуди“, и, наконец, в субботу у Сауэрби была вечеринка. Джулиан устраивал ее для своих друзей, и поэтому, когда он сказал, чтобы „Дылда“ прихватил с собою „Блондиночку“, Люси втайне это было не менее приятно, чем Рою. С каждым днем мистер Сауэрби нравился ей все больше, а кое-какие его черты даже восхищали ее. Как сказал Рой, он и правда плевал на чужое мнение — говорил, что хотел, и делал, что вздумается. Язык у него, конечно, грубоватый, это так, но против того, что он постоянно называет ее „Блондиночкой“ — хоть это и довольно пошло, — она не возражала. Как-то вечером он даже обнял ее за талию и сказал (в шутку, конечно, и предварительно подмигнув Рою): „Когда тебе надоест смотреть вверх на этого Дылду, Блондиночка, и захочется взглянуть на кого-нибудь покороче, сообщи мне“.

Не будь этой субботней вечеринки у Сауэрби, она бы, конечно, обвела кружком не воскресенье, а пятницу. Но ее пригласил сам хозяин, и отказаться было просто невозможно. Ну что ж, пожалуй, не будет никакого вреда, если она подождет до воскресенья, и к тому же не придется торчать дома три лишних вечера. Даже с Роем и то лучше, чем сидеть в душной комнате и слушать, как родственники на веранде качаются в своих качалках, или лежать без сна, покуда по отцовским шагам на лестнице она не определит (просто так — для истории), пьяный он или трезвый на этот раз.

Лето она переносила тяжелее всего — окна и двери были распахнуты настежь, и она особенно остро и болезненно ощущала присутствие всех этих несносных людей. Стоило ей услышать, как кто-то, такой знакомый и ненавистный, зевает совсем рядом, и она впадала в настоящее исступление, особенно если настроение было паршивое. Но теперь она являлась домой не раньше полпервого, когда все уже обычно спали (хотя слышать, как храпят эти несносные люди, тоже радости мало — лишний раз вспоминаешь, что они все здесь, поблизости). Вместо того чтобы коптиться взаперти с семьей в эдакую жару, лучше уж сидеть себе с Роем на скамейке у реки, где тебя обдувает ветерок, и всматриваться в черную тихую воду под мостом. Она может раздумывать о колледже и Форт Кине — скорее бы удрать из дому! — а Рой будет время от времени напевать, ведь голос у него, по правде говоря, вовсе неплохой, во всяком случае, так ей казалось, когда она мечтами уносилась в это близкое будущее. Он пел под Воэна Монро и Дика Хеймса или изображал, как „Король“ Нэт Коул исполняет „Неиспорченного мальчика“, Мел Блэнк — „Лесного дятла“, а Рой Бэджер — „Однажды, влюбившись в Эми…“ (Рой считал, что похож на него фигурой). Когда они посмотрели „Жизнь Джолсона“, Рой стал изображать несравненного Ола. Он так и объявлял, когда они сидели рука об руку в те душные вечера последнего лета несчастливой и трудной юности Люси: „Леди и джентльмены! Перед вами несравненный, неповторимый и единственный Ол Джолсон!“

О, как мы танцевали

Под вечер нашей свадьбы,

Плясали и плясали…

Пятьдесят восемь дней. Пятьдесят семь… Пятьдесят шесть…

В субботу на вечеринке у Сауэрби Люси имела долгую и серьезную беседу с отцом Роя — они впервые разговаривали по-настоящему — и с удивлением услышала, как уверенно она убеждает мистера Бассарта, что он может не тревожиться относительно будущего Роя. Мистер Бассарт сказал, что он все-таки не может представить, откуда у Роя этот внезапный интерес к фотографии. Педагогический опыт давно научил его не слишком доверять мгновенным порывам молодежи, ибо под напором первых трудностей от этих порывов, как правило, не остается и следа. Он действительно испытывает известное облегчение оттого, что наконец-то закончились долгие месяцы топтания „в трясине полусырых мыслей“, как он это называет, но теперь его беспокоит, тот ли это выбор, от которого Рой не отступится и перед лицом трудностей. А как думает Люси? Что вы, сказала Люси, Рой действительно увлечен фотографией, тут нет никаких сомнений.

— А почему вы так уверены? — спросил мистер Бассарт своим невыразительным голосом.

Она лихорадочно перебрала мысли и сказала, что интерес к фотографии у Роя не так уж и неожидан — ведь это поистине счастливая возможность объединить его новое увлечение рисованием со старой привязанностью к типографскому делу.

Мистер Бассарт погрузился в размышления.

Тогда она покраснела и добавила:

— В известном смысле так оно и есть, мистер Бассарт…

— Что ж, это довольно тонкое наблюдение, — наконец произнес он без улыбки, — но насколько оно соответствует действительности, об этом еще надо подумать. Ну, а каковы ваши собственные планы? Я имею в виду в области дальнейшего образования.