Книга Русский йогурт - Сергей Зверев

— Слава, ты рассчитывал натравить меня на Баранова. Офицер-спецназовец, может, контуженный в голову, человек с неустойчивой психикой, выпрыгнет из окна госпиталя в подштанниках и за брата посворачивает головы ментовской нечисти. Верно я реконструировал ход твоих мыслей?

Нижняя челюсть Кириллова плавно опускалась к груди, словно отяжелела.

— Начальнички не последние люди в городе, но и они пешки в крупной игре. Детали игры тебе неведомы, как и вся она целиком. А чего боятся люди прежде всего? — задал вопрос Рогожин.

— Неизвестности! — Кириллов напоминал кролика, загипнотизированного удавом.

— Молодчинка! — Рогожин ребром ладони легонько стукнул по худосочной шее следователя-стажера. — Перевербовку не продолжать?! Доказал тебе выгодность сотрудничества со мной?

— Да… — невнятно пробормотал Кириллов.

* * *

— У парня лицо хорошее! — Комбат, бывший невольным свидетелем разговора, чувствовал себя обязанным поддержать друга. — Не успел ссучиться в органах. Мог отмолчаться, ан нет, тебя отыскал. Значит, гложет душу несправедливость.

Кириллов ушел, оставив Дмитрию московский адрес — тетки, у которой он жил во время учебы на юридическом факультете, и координаты подружки. Девушка имела однокомнатную квартиру, кота и море одиночества. А молодой следователь истосковался по домашнему уюту и принял с радостью предложение не очень красивой, но молодой, темпераментной Анжелы перебраться к ней, разделить тяготы совместного ведения хозяйства и постель без обязательства жениться.

— Звоните Анжеле в любое время дня и ночи. Она будет знать, где меня искать! — предупредил, прощаясь, Кириллов. — Тетка глуховата, к телефону не подходит…

— Дима! — Василенко старался пробить брешь в молчании Рогожина, затравленным зверем мечущегося по палате. — А ты не говорил ничего о брате!

— Мы редко встречались. Сергей — от второй жены отца. Батяня мой под старость чудил много, — неожиданно для самого себя разоткровенничался Дмитрий. — Развелся с Надеждой Петровной, матерью Сергея. Оставил им все: квартиру, машину — и уехал к черту на кулички, обратно в Забайкалье Надежда Петровна мечтала в Подмосковье домик построить или квартиру купить. Для столицы у батяни звездочек на погонах не хватало, рылом для матушки-Москвы не вышел, — зло произнес Рогожин. — Отец умер от сердечного приступа. Добрел до сельской больницы, упал на ступени и умер. — Он помолчал, словно отдавая дань уважения трудяге-отцу, тянувшему армейскую лямку до полной двадцатипятилетней выслуги. — Я с мачехой, Надеждой Петровной, дружеских отношений не поддерживал. Не любил я ее. Отца поедом ела за гарнизоны степные, за звание капитанское, за то, что из наряда в наряд заступал… — Дмитрий махнул рукой. — Сергея она подпортила своим сюсюканьем. Баловала пацана с детства. Вырос рохлей, метался из стороны в сторону и ничего до конца не доводил. Институт еле-еле окончил. Мачеха после развода попивать стала, — продолжал рассказывать семейную драму Рогожин. — Сергей ее не останавливал, отец уже в могиле был, а старуху с тормозов сорвало… На вскрытии доктор ахал, что вместо печени мочалку из губки увидел, до такой степени она разложилась.

— Женщины быстрее мужиков спиваются, — авторитетно подтвердил Василенко. — Медициной доказано!

— Наверное, — равнодушно согласился Рогожин. — Братец мой скоренько, сорок дней с кончины Надежды Петровны не прошло, женился. Около него давно девчонка увивалась.

— Так, может, он того, — неуверенно предположил Василенко, — на почве ревности завалил любовника и бывшую жену?..

— Сергей?! — криво усмехнулся Рогожин. — Он рогатки в руках не держал, не то что пистолета…

Кириллов пропал, точно канул в воду. Неделю не появлялся в госпитале. Обеспокоенный Рогожин часами простаивал у окна, вглядываясь в лица прохожих, перепрыгивающих через лужи талого снега.

Без Кириллова Дмитрий был слеп, а он очень рассчитывал на информацию о людях, упрятавших брата за решетку «Сдрейфил мальчишка!» — эта мысль все чаще приходила Дмитрию.

Майора Василенко прооперировали. Комбата поместили в реанимацию. По данным, полученным от Шурочки, подолгу засиживающейся у Рогожина, десантник мужественно перенес очередную встречу с ножом хирурга, и дело шло на поправку.

— Скучно без Никодимыча! — сетовал Дмитрий.

— Мое общество, Дмитрий Иванович, вам надоело? — кокетливо интересовалась медсестра, недвусмысленно постреливая карими глазами.

Рогожин отмалчивался, уйдя в себя, как улитка в раковину. Его состояние не могло не волновать влюбленную женщину.

Однажды, когда коридоры корпуса опустели и в ординаторской забивали «козла» реаниматоры и хирурги, Шурочка, набравшись храбрости, спросила:

— Дмитрий, почему вы меня игнорируете? Вы презираете навязчивых женщин?

Рогожин подошел к медсестре, вставшей неподалеку от двери. Она как будто заранее готовилась убежать, боясь циничного замечания или грубости.

— Шурочка, не говорите глупостей!

Широкая рука офицера с загрубевшей до стальной твердости кожей (результат тренировок, продолжавшихся много лет) погладила волосы медсестры.

Шура кончиками пальцев отстранила руку Рогожина:

— Не надо…

Рогожин привлек медсестру к себе. Александра кулачками уперлась в грудь офицера:

— Отпустите меня! На посту телефон звонит, — выдумка была слишком очевидной.

Пальцы Рогожина расстегивали пуговицы халата.

Подхватив Александру на руки, он легко, словно пушинку, отнес девушку к кровати. Сброшенный халат остался лежать у двери.

Тела двоих сплелись в ритме вечного, как мир, танца любви, и стены палаты услыхали стоны, отличные от стонов раненых…

Окрыленная ночью, проведенной с любимым человеком, Александра, цокая каблучками полусапожек, бежала по перрону станции метро. Прохожие мужчины оборачивались, провожая девушку взглядами.

Шура спешила. В кармане пальто лежала сложенная вдвое бумажка с адресом, по которому проживал человек, очень необходимый Дмитрию.

Адрес она выучила наизусть — улица Бутлерова, дом восемь, квартира сорок пять, спросить Кириллова Вячеслава Владимировича и передать ему просьбу Дмитрия зайти.

Она вышла на станции «Коньково».

Дом на улице, носящей имя русского химика Бутлерова, ничем особенным не отличался. В подъезде пахло мочой и кислыми щами, стены были исписаны похабными надписями, признаниями в любви, рисунками в стиле наскальной живописи первобытного человека. Почтовые ящики с оторванными крышками и облупившейся голубой краской выглядели так, будто пережили великий московский пожар времен нашествия французского воинства.

Дверь сорок пятой квартиры была обита дерматином ржавого цвета. Звонок не работал.