Книга Патриот - Алексей Анатольевич Навальный

«перетираем». Обсуждаем слухи и сплетни. Смеёмся и шутим друг над другом. Иногда идём на какое-нибудь занятие. Потом снова тусим, обсуждаем какие-то дела, бизнес-возможности (они никогда не переходят в реальность), ну и всё в таком духе. В общем, традиционное для девяностых бессмысленное времяпрепровождение молодёжи, которая пытается намекнуть всем вокруг и самой себе, что она непростая, стараясь произвести впечатление на окружающих и, скажем честно, в первую очередь на девушек. Это работало с переменным успехом, но в целом работало.

Ну так вот. Очевидно, что довольно много занятий я пропускал. Коррупционный способ решения вопроса экзаменов подходил не всегда. Во-первых, это было бы недешёво. Во-вторых, это было уже для меня недостаточно круто. Надо было не заплатить, а «добазариться». В ход шли различные ухищрения, в основе которых лежало, конечно, враньё. Методом проб и ошибок был выявлен один из наиболее эффективных способов: прийти к преподу, объявить, что ты работаешь в прокуратуре или чём-то подобном (типа, помощником прокурора). Вот, мол, устроился. Жутко занят, извините. Поставьте зачёт.

Вспоминая это сейчас, думаю о том, как это тогда удивительно гармонировало одно с другим: ты постоянно изображаешь кого-то вроде бандита или человека, с ними связанного, а потом приходишь куда-то и объявляешь себя помощником прокурора Центрального округа Москвы. И ни у кого никаких вопросов. Ну а как должен выглядеть помощник прокурора или сам прокурор? Как бандит, конечно. Они же и есть бандиты все. Это всё одна зона человеческой жизнедеятельности: прокуроры, бандиты, РУБОП, люди на БМВ и «мерседесах». Такова была норма девяностых, которая пропала в начале и середине нулевых (и в этом была огромная реальная заслуга Путина), но сейчас вернулась в нашу жизнь полностью. Сейчас прокурор — тот же бандит, просто в более структурированной ОПГ.

Но я снова отвлёкся.

Удостоверение преподаватели не спрашивали и почему-то почти всегда без проблем сразу ставили четвёрку. Мы с приятелем — сыном крупного полицейского — получили весьма приличное количество четвёрок благодаря вот таким байкам.

И надо же было, чтобы на кафедре уголовного процесса мне попался вредный препод, который сам работал в прокуратуре. Выслушав мой рассказ, он задал мне пару уточняющих вопросов. На них я ответил без проблем: летнюю практику в прокуратуре я прошёл. Она заключалась в том, что мы ходили для сотрудников в «Макдональдс». Так что фамилии и адреса я знал. Кстати, «мой» прокурор (он больше любил не «Макдональдс», а пирожки из «Русского бистро») стал большим начальником, и я недавно встретил его фамилию в очередном обвинении по уголовному делу против меня и ФБК.

Четвёрку мне препод поставил. Но оказался таким дотошным, что не поленился и позвонил в отдел кадров прокуратуры, уточнить, работаю ли я у них…

Через неделю я сижу, как обычно, в холле, в своей компании бездельников. Заканчивается лекция, и из аудиторий вываливает народ, в том числе и с моего курса. Они смотрят на меня и смеются. Блин. Что случилось? «Да, — говорят, — препод по уголовному процессу в конце лекции сказал, мол, есть у вас такой Навальный? Я ему поставил четыре, потому что он выдал себя за моего коллегу в прокуратуре. Передайте ему, что его четвёрку я аннулировал и экзамен он мне никогда не сдаст».

Я приуныл. Что делать — непонятно. Чувак объявил мне вендетту, он совершенно прав, и, даже если я идеально выучу весь чёртов уголовный процесс — не велика задача, — он всё равно мне сдать экзамен не даст. Тут уж просто воспитательный момент.

И тут мои раздумья прервало появление Ивана Даниловича Козочкина, заведующего кафедрой уголовного процесса. Это единственный преподаватель, которого я тут называю по имени, потому что Иван Данилович, несмотря на грозное название своей кафедры, был просто королём коррупции.

«А ведь любой зачёт и экзамен, который сдаётся преподавателю кафедры, можно по определению сдать заведующему кафедрой, — осенила меня мудрая юридическая мысль. — Это же, получается, вышестоящая инстанция».

Я сразу подошёл к Ивану Даниловичу и поделился с ним этим рассуждением. Козочкин внимательно посмотрел на меня: «Ты прав, Лёша. Заходи на кафедру с документами».

Я занял сто пятьдесят долларов у друзей и отнёс на кафедру. Экзамен сдан.

На следующий день встречаю в коридоре злосчастного прокурорского работника.

— Навальный, когда вы придёте сдавать экзамен? — ехидно улыбается он.

— А мне не надо, спасибо. Я всё сдал, — отвечаю я максимально смиренно, подавляя ответную ехидную усмешку.

— Нет, надо, я вам четвёрку аннулировал.

— Возможно. Но я уже получил новую оценку. На этот раз пятёрку.

И тут уж никакие силы мира не смогли бы удержать меня от торжествующей улыбки. И не удержали.

— До свидания, — говорю я, разворачиваюсь и ухожу походкой героя боевика после финальной сцены с самым большим взрывом.

Как я и написал выше, я пересказывал эту историю много раз и был страшно горд собой. Сейчас ничего, кроме стыда и разочарования самим собой тогдашним, не испытываю. Но из песни слов не выкинешь. Может, для того я и пишу об этом в таких подробностях, чтобы не просто передать дух времени, но и — методом публичной исповеди — разорвать связь с собой тогдашним. То есть ничего такого уж ужасного я не делал. Глупая трата своего времени и своей молодости была главным моим преступлением. Учиться мне было легко. Несмотря на то что с посещением лекций у меня было не очень, подавляющее число предметов я сдавал сам. Без коррупции и «муток». Сдавал без троек — только на четвёрки и пятёрки. С детства вбитая в голову заповедь («Всё, что ниже четвёрки, — это катастрофа и знак, что ты дурак») работала. Но когда коррупция и «мутки» имели место — это была позорная глупость. Не надо было этим заниматься, я прекрасно сдал бы всё сам. И вообще, надо было красный диплом получить.

И это подводит меня к главной причине, по которой мне не хотелось и не было интересно учиться: все эти преподаватели и тогдашние университеты вообще, увы, не могли ничему научить. На факультетах естественных наук было иначе — законы физики не меняются в зависимости от того, кто стоит у руля: президент России или генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза.

А вот у преподающих право и экономику мир рухнул, причём несколько раз. Законы и сама экономическая формация страны менялись постоянно. А они — вчерашние преподаватели марксизма-ленинизма. Праведники научного атеизма. Даже максимально удалённые от текущей политики, вроде преподавателей римского права, всю жизнь врали и лицемерили, ведь любое явление было положено объяснять классовой борьбой и положениями диалектического материализма. Даже те, кто пытался заниматься серьёзной наукой, обязаны были включать в свои