Книга Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

на них. Но, увы, на этом дело обрывается, и, закрывая истрепанную папку, сегодня мы только можем сказать несколько слов о том, как сложились судьбы некоторых упомянутых в нем людей.

Обескураженные результатом обыска у Ким сыщики продолжили свою работу в контрразведке. Иван Манасевич-Мануйлов считается автором нескольких успешных операций против японской разведки в России, но в 1906 году он был уволен за финансовые махинации. Неугомонный авантюрист пытался избежать царского суда вплоть до самой революции, а когда она произошла, занимался подделкой мандатов ЧК и шантажом от ее имени. Расстрелян чекистами в 1918 году.

Михаил Комиссаров дослужился до генерала, руководил охраной Распутина, что, как мы знаем, не спасло последнего от гибели. В историю вошел как настоящий фанатик контрразведки, для которого работа была важнее политики. После революции выдавал себя в Европе за спецпосланника барона Врангеля, собирая деньги якобы на борьбу с красными и складывая их в свой карман (видимо, сказалось давнее знакомство с Мануйловым), потом примкнул к этим самым красным и стал агентом ОГПУ. Работал в Европе и США. В 1933 году попал под трамвай в Чикаго.

Ким Пёнъок, он же Евгений Николаевич Ким, благополучно пережил тяжелые военные времена и новость о колонизации Кореи в 1910 году (его шеф, корейский посланник Ли Бомчжин, после этого покончил с собой) и преподавал корейский язык в университете Санкт-Петербурга – Петрограда вплоть до 1917 года. Это значит, что в 1904 году никаких весомых доказательств его вины у царской контрразведки не нашлось (и непонятно, насколько серьезны были подозрения вообще). О судьбе Евгения Николаевича после революции ничего не известно, но он почитаем ныне отечественными корееведами как первый в нашей стране профессиональный преподаватель корейского языка.

Его старший брат Ким Пёнхак (Николай Николаевич) в результате Русско-японской войны разорился, потом снова набрал силу, пережил революцию и закончил свои дни во Владивостоке в 1928 году – незадолго до того, как уже советские органы госбезопасности в полной мере заинтересовались его и поныне неясной судьбой и загадочными связями с японцами. По ряду косвенных признаков можно предположить, что он вел двойную игру: поддерживал эти контакты в интересах не японской разведки, а антияпонского корейского подполья в русском Приморье, в организации которого сыграл одну из ведущих ролей – похоже, что не без помощи «Брата». С Надеждой Тимофеевной Николай Николаевич развелся вскоре после Русско-японской войны и женился на другой корейской девушке.

«Корейка» Надежда Ким вернулась во Владивосток не позже 1906 года. Ее сын Роман – тот самый, что в крайне юном возрасте стал невольным участником шпионской драмы в Петербурге, позже не раз утверждал, что его мать происходила из аристократического рода Мин и была родственницей великой корейской королевы Мин Мёнсок, убитой в 1895 году японцами. Говорил он и о высоком происхождении своего отца, который купцом стал лишь в России, а в Сеуле служил при королевском дворе. Недавно стало известно, что эти сведения подтверждал и дядя Романа – Ким Пёнъок: «Долгое время я находился близко при особе своего императора…»{62} После развода с мужем Наджда Тимофеевна уехала на юг Приморского края и скончалась в Посьетском (ныне Хасанском) районе в 1930 году.

Спустя два года после описываемых событий маленький Рома Ким был отправлен своими родителями (при помощи влиятельных японских друзей) в престижную токийскую школу – «чтобы лучше узнал вражескую страну». Но об этом стоит рассказать отдельно – после того, как мы узнаем биографию советского разведчика, которого то и дело величают «православным ниндзя».

Часть 3

«Православный ниндзя»

«Православный ниндзя» – такого броского прозвища отечественная пресса удостоила удивительного человека, судьба которого как будто написана специально как киносценарий. Возможно, именно по этой причине снять о нем хорошего фильма никак не получается – ни сценаристы, ни режиссеры не могут сравниться с тем, кто рисовал линию судьбы этого героя. Актеры, выбираемые на его роль, выглядят беспомощными. Они с трудом пытаются отобразить лишь одну грань главного героя – показать его как борца, спортсмена. Но разве ниндзя – просто воин? И если он и вправду ниндзя, пусть даже православный – разве это все, что мы можем сказать о нем? Нет. Один из плеяды первых русских японистов, первый мастер и неутомимый пропагандист японских боевых искусств в России, выдающийся практик – тренер, спортсмен и в то же время теоретик борьбы, создавший новый ее вид – самбо. И, конечно, да – синоби в трактовке словаря Гошкевича – Татибана, то есть разведчик – все это он: Василий Сергеевич Ощепков.

Он родился 25 декабря 1892 года (по старому стилю) в поселке Александровский Пост (ныне город Александровск) на северо-западе Сахалина, в той его части, где не только климат куда суровее, чем в южной, но и нравы жителей несколько иные. Александровский Пост в конце XIX века в первую очередь – центр управления каторжных тюрем и поселений ссыльных. Рядом со страшной каторжной тюрьмой выросла и зажила, вокруг той тюрьмы вращаясь, как принято сейчас говорить, сопутствующая инфраструктура: дома и казармы ссыльных, охраны, мастерские, бани, почтовая станция. Родителями мальчика стали каторжанка (то есть заключенная, осужденная на каторгу за совершение тяжкого преступления) крестьянка Мария Семеновна Ощепкова и ссыльнопоселенец (человек, меньше провинившийся перед законом и либо сосланный на поселение в Сибирь, либо вышедший «на поселение» после отбытия срока каторги – обычно небольшого) высококлассный столяр Сергей Захарович Плисак.

Сахалин, зима, каторга. Простейшая логика подсказывает, что ребенка, родившегося в таком месте, в таких условиях и у таких родителей, должна была ждать незавидная судьба. И вроде бы тому есть немало подтверждений. Побывавший как раз в то самое время и в том самом месте Антон Павлович Чехов написал потом книгу «Остров Сахалин». Почитайте: в ней довольно подробно рассказано и о том, в каких условиях росли сахалинские дети. Многое из рассказанного Чеховым шокирует, например, упоминание о том, что рождение ребенка в семьях каторжных и ссыльнопоселенцев расценивалось как своеобразное наказание, а пожелание смерти собственному чаду не было большой редкостью среди сахалинских «отверженных». Но это только одна сторона медали.

Среди сахалинских каторжных встречались люди с очень разными судьбами, происхождением, уровнем образования, и на остров они попадали по самым разным причинам. Не только уголовники – воры, убийцы, насильники, не только случайно оступившиеся или не справившиеся с житейскими трудностями, но и «политические», нередко передовых для того времени взглядов, становились невольными обитателями Сахалина. «Вообще, здесь интеллигентные люди очень ценятся, – писал путешественник Иван Николаевич Акифьев, посетивший Александровский Пост в сентябре 1900 года и живший в доме отца Василия Ощепкова, – и интеллигентных каторжных и поселенцев не заставляют выполнять черные работы, а дают им мелкие канцелярские и другие должности, где они могут принести больше пользы»{63}.